Некролог
Фото: Полина Васильева, Коммерсантъ
В Петербурге на 53-м году жизни после долгой болезни скончался Георгий Гурьянов, художник и музыкант, барабанщик группы "Кино" и профессор Новой академии изящных искусств Тимура Новикова.
Красавец, денди, романтик, атлет, словно бы сошедший с какой-то фотографии 1930-х, которые были ему столь близки эстетически, Георгий Гурьянов всегда — на вернисаже и на клубной сцене — казался живым произведением искусства. Как Гилберт и Джордж или как Макдермотт и Макгаф — в одном лице. В ленинградском нью-вейве музыка и визуальное искусство переплелись в нечто совершенно неразделимое — покойный воплощал в себе это единство. С 1984 по 1990 год он играл в "Кино" Виктора Цоя — в качестве барабанщика группы его, например, можно видеть в легендарном финале фильма "Асса", и эти съемки, по утверждению Георгия Гурьянова, стали единственным эпизодом в его жизни, когда он официально устроился на работу. Он также сотрудничал с группами, составлявшими авангард Ленинградского рок-клуба, вроде "Автоматических удовлетворителей" и "Странных игр", участвовал в "Поп-механике" Сергея Курехина, работал с "Новыми композиторами", оказался среди организаторов и оформителей первых русских рейвов, в том числе Gagarin-party на ВДНХ. И параллельно был столь же активным деятелем художественного андерграунда, еще в конце 1970-х познакомившись с Тимуром Новиковым и поддерживая все его начинания. Член "Новых художников", соучредитель "Клуба друзей Маяковского", ведущий спортивной программы на "Пиратском телевидении", в 1993 году Георгий Гурьянов сделался "почетным профессором" новиковской Новой академии изящных искусств.
В академической системе Тимура Новикова ему отводилась роль хранителя спортивного идеала мужской красоты, рожденного Древней Грецией и вновь актуализировавшегося в тоталитарном искусстве накануне Второй мировой. Гурьяновские атлеты, гребцы, матросы и авиаторы отсылали, конечно, не столько к гипсовому классу традиционной академии, с которым он, недоучившийся, как и Виктор Цой, в Серовском училище, был едва знаком, сколько к совсем другим образцам. К "Олимпии" Лени Рифеншталь и "Строгому юноше" Абрама Роома, к скульптуре Арно Брекера и живописи Александра Дейнеки. К хореографии фассбиндеровского "Кереля", наконец, как к гимну героической и гомоэротической телесности. Он и сам был "строгим юношей": на фоне веселого и всепожирающего неоакадемического "всечества" выделялся узкоспециализированным вкусом к неоклассике 1930-х, с суровой серьезностью эстета-аскета выбирая ее из общей массы сталинского импрессионизма и гитлеровского бидермейера. Впрочем, любовь к неоклассике возникает из самого духа Петербурга — возможно, Георгий Гурьянов был наиболее почвенным, то есть наиболее петербургским художником в кругу Тимура Новикова.