Сегодня исполняется сто лет Альфреду Хичкоку. Представить себе человека, который бы не слышал это имя и не видел ни одного кадра из хичкоковских фильмов, так же трудно, как написать о Хичкоке что-то неизбитое.
Хочешь начать, как обычно, со слов: "Самое поразительное в Хичкоке..." — и спотыкаешься. Хочешь написать: "Да в нем все самое поразительное" — и тут же впадаешь в банальность, которой он сам боялся больше всего: больше полиции, больше женщин, больше высоты и физической боли.
Фильмов его ужасно много — более пятидесяти, снятых за полвека кинокарьеры, а подражаний, цитат, намеков на Хичкока, сделанных другими режиссерами, от самых вульгарных до самых элитарных, и вовсе не сосчитать. От этого не только Хичкок узнаваем в каждом своем кадре (извините за еще одну банальность), но и едва ли не в каждом чужом кадре узнаваем все тот же Хичкок.
Так вот, самым поразительным в Хичкоке принято считать его популярность у массовой аудитории и в то же время способность давать пищу самым изощренным киноведческим концепциям. Пишущие о нем до жути не хотят верить своим глазам, свидетельствующим, что он, в сущности, простоват, грубоват, а порой и явно нагловат в своем демонстративном намерении манипулировать зрителем, полностью захватывая его внимание.
Стремлению подделывать сложность жизни "как она есть" Хичкок предпочел строительство искусственных, не в пример жизни кристально прозрачных сюжетных конструкций, с холодным продуманным изяществом установленных в практически безвоздушном пространстве авторских фобий, не балующих разнообразием, но от этого еще более притягательных. При этом сюжет всегда был Хичкока чисто функциональной подпоркой, а для главной загадки, зацепки, предлога, вокруг которого вертятся приключения героев, он и вовсе придумал пренебрежительную кличку "Макгаффин".
Еще одно броское слово, сразу ассоциирующееся с Хичкоком,— "саспенс". Заставить зрителя бояться неизвестной, но неумолимо подкрадывающейся опасности — не штука. Удивить внезапным поворотом и обмануть ожидания тоже немудрено. Саспенс — когда абсолютно все очевидно, все карты раскрыты и из-за угла никто не выпрыгнет, но в двадцать пятый раз на известном наизусть эпизоде затаиваешь дыхание не в фигуральном, а в физическом смысле.
Можно понять тех, кто подозревал Хичкока в болезненной потребности изжить свои комплексы, упорно мусоля одни и те же темы (например, человек, обвиненный в преступлении, которого он не совершал). Одержимость действительно ощущается в его фильмах — сумасшедшее желание быть понятым и грустное сознание, что максимальная ясность и простота достижима лишь обходным путем сложнейших умственных и технических манипуляций.
ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА