В рамках внеконкурсной программы ММКФ был показан новый фильм Дарио Ардженто "Призрак оперы". Знатоки творчества культового итальянского режиссера готовились на просмотре хорошенько понервничать, покричать, позакрывать от страха глаза. Не пришлось.
Сюжет о монстре, взращенном крысами в подземелье Парижской оперы, убивающем всех, кто посягнет на его пространство, и влюбляющемся в молодую певицу, экранизировался уже не однажды (самым знаменитым Призраком был тот, которого сыграл Лон Чейни, он же Вампир). С бродвейских подмостков не сходит мюзикл Эндрю Ллойда Уэббера на ту же тему. Но Ардженто обращается не к фильму и не к спектаклю, а к роману Гастона Леру, из которого сюжет происходит. Литературность вредит воображению режиссера, который всегда сам сочинял свои ужасные мелодрамы и детективы, а тут впервые экранизирует классическое произведение. Раньше, создавая свои феерии хаоса и распада, он ни в чем себе не отказывал, а теперь скован по рукам и ногам чужой фантазией.
Но этого мало. "Призрак оперы" — не только первое "неоригинальное", но и первое романтическое сочинение Ардженто. Убийца влюбился, чего раньше он никогда себе не позволял. Возлюбленных не убивают (по крайней мере, в романах Леру), а фирменный злодей режиссера не должен останавливаться ни перед чем. Остановить его может только разоблачение или физическое уничтожение, но никак не большое человеческое чувство. Соль кино Ардженто всегда заключалась в восхитительном цинизме, с которым он насмехался над тупыми следователями и посылал на трудную смерть маленьких девочек. В новом фильме довольно много насилия, но совершенно отсутствует извращенное смакование, с которым режиссер его обычно эстетизировал. Не помогает, конечно, и то, что роль героини отдана дочери Ардженто Азии. Она хоть и хороша той странной, нервной, асимметричной красотой, которая и должна отличать героиню Ардженто, но безжалостные папины руки явно связаны отеческой любовью. Некоторая сопливость, безусловно, делает фильм более возвышенным, но гораздо менее интересным.
Но и этого мало. Роман Леру, действие которого происходит в 1877 году, не просто романтичен, он принадлежит той культуре конца прошлого века, когда романтизм уже окончательно прописался на парижских бульварах в обличье маскульта. И превратился в самый что ни на есть бессовестный маньеризм. Здесь если злодей, то трижды байронический, если страсть, то обязательно в клочья. Ардженто, который весь состоит из барочных излишеств и декадентских изгибов, особенно эффектных в современной обыденной обстановке, тут нечего делать — все и без него изогнуто и излишне. Клубится чарующе-зловонными испарениями оперное подполье. Золотится подгнившей лепниной Будапештская опера, в которой сняли Парижскую. Только и остается, что цитировать самого себя. В "Призраке" присутствуют многие знакомые загогулины авторского почерка Ардженто — от камеры, принимающей точку зрения убийцы, преследующего жертву, до крыс и личинок, которыми он любуется чуть ли не в микроскоп, но теперь они выглядят больше как инвентарный список, чем набор орудий пытки зрителя. Разумеется, на экране все очень изысканно и красиво. Но заметить это можно, только когда продираешь глаза от дремы.
МИХАИЛ Ъ-БРАШИНСКИЙ