В проблеме реституции как в зеркале отражается история отношений новой России с Западом. 80-е годы: наличие в советских музеях и библиотеках иностранных ценностей — как секрет Полишинеля, который отказывалось признавать государство; журналисты эпохи гласности, сориентированные на карьеру на Западе, а не дома, и потому раскрывшие секрет. Скандал; надежды на то, что страна может очиститься от скверны. Образ СССР — динамичная держава, сумевшая сделать невероятно смелый исторический поворот. Начало 90-х: скверна ли это все-таки или историческая выгода, которой грех не воспользоваться? Страна не знает этого. Внутренняя борьба между "берите все, нам стало стыдно" и "с какой это стати". Кое-что даже отдают сгоряча. Образ России на Западе: есть хорошие реформаторы и есть плохие консерваторы. Середина 90-х: в общественном мнении — усиливающееся чувство национального унижения и желание отыграться и отомстить, мощные антизападнические настроения Думы и требования ничего не отдавать. Образ России на Западе: да ну ее вообще, эту Россию. Конец 90-х: после почти десятилетних колебаний принимается закон о перемещенных ценностях в варианте "все это наше, подите прочь". К этому моменту образ России на Западе и без помощи этого закона сменился на образ "колосса на глиняных ногах", пытающегося навязать миру свою самодурскую волю, но не могущего похвастаться решительно ничем. Характерно, что именно Борис Ельцин, как единственный хотя бы символический обломок либеральной и относительно открытой в сторону Запада России, пытался сделать все, чтобы закон в его драконовской редакции не прошел, поскольку от этого зависела репутация России на международной арене. Зависела, но теперь, возможно, уже не зависит.
Дело в том, что, пока Россия пребывала в сложных психологических проблемах относительно своего отношения к Западу, проблема реституции приняла международный характер, и споры по поводу вещей, куда-то откуда-то перемещенных пятьдесят и даже более лет назад, стали совершенно обычным (хотя и неприятным) делом для музеев всего мира. На Западе, видимо, смирились с тем, что все хотят денег и что Россия имеет право на какие-то ценности из тех, что оказались на ее территории. Проблема стала имущественной, а не идеологической, что для нашей страны (где экономические механизмы все еще отступают перед силой символических и мифологических представлений) скорее полезно. Чем более практический и конкретный характер примет проблема реституции, тем лучше.