Ежи Гоффман — один из последних могикан исторического эпоса. Его экранизации романов Генриха Сенкевича "Пан Володыевский" (1969) и "Потоп" (1974) памятны не только польским, но и российским зрителям. Прошло, однако, четверть века, прежде чем Гоффман смог завершить свою историческую трилогию: на экраны Польши вышел фильм "Огнем и мечом". С корреспондентом "Коммерсанта" АНДРЕЕМ Ъ-ПЛАХОВЫМ Ежи Гоффман говорит по-русски, и это для режиссера не проблема ("Пять лет Сибири плюс пять лет ВГИКа чего-то стоят").
— Ваш фильм имел беспрецедентный прокатный успех?
— Даже самые большие шлягеры собирают в Польше миллион зрителей. "Огнем и мечом" с марта посмотрели семь миллионов.
— Что было труднее преодолеть — идеологические или финансовые препятствия?
— Об этом проекте не смели даже подумать, когда Украина была частью СССР. Потом началась ликвидация "белых пятен". Были злотые и зеленые: на реквизит, оружие, коней выделялось много, а на камеры, техническое оборудование — мало. Мы искали деньги одиннадцать лет. В конце концов один банк дал нам кредит как частным лицам. Мы заложили свои квартиры, машины.
— Каковы финансовые результаты этого эксперимента?
— Мы вернули кредит после четырех недель проката, хотя банк рассчитывал только на 2000-й год.
— Почти одновременно в Польше появилось две классических экранизации: ваша "Огнем и мечом" и "Пан Тадеуш" Анджея Вайды. Это тенденция?
— Для меня эта тенденция существовала всегда, ибо я люблю историю. Если бы не стал кинематографистом, был бы историком. Но молодежь, которая голосует ногами за мой фильм, историей не очень-то интересуется. Ее привлекают сильные чувства — любовь, ненависть, ревность, а они всюду и во все эпохи одинаковы.
— Ваш фильм идет в США, Австралии, Канаде, но не в Восточной Европе. Какой реакции вы ждете в России и Украине?
— Канадские украинцы приняли фильм на ура. Посол Украины в Польше благодарил за эту картину. Она сделана не для националистов — как польских, так и украинских. В тот драматический период конфликтов оба народа вели себя похоже, как в зеркале. Одинаковы были понятие доблести, жажда славы, так же жгли, вешали, как и во всей Европе.
Что касается России, тамошняя пропаганда утверждала, что воссоединение с Россией было большим благом для Украины. Правда здесь только то, что у Украины не было исторического выхода. Москва много обещала, но пришла Екатерина Вторая и всех сравняла — ликвидировала Запорожскую Сечь, а в итоге пала и Речь Посполита. Я не менял Сенкевича. Кроме того, что учитывал отсутствие давившей на него царской цензуры.
— Как получилось, что в роли украинского героя любовного треугольника оказался русский артист Александр Домогаров?
— У меня давние контакты с "Ленфильмом", со студией Довженко. Я видел спектакли с Богданом Ступкой — он стал у меня Богданом Хмельницким. Домогарова обнаружил в рекламных актерских роликах. Единственный актер, кто остался из моих прежних фильмов — Даниэль Ольбрыхский. Когда-то он играл Азию, теперь играет его отца.
— В фильме заметны традиции польского романтизма.
— Каждый вырос в определенной культуре. Я знаю, что и спустя десять, и двадцать лет после вступления Чехии в Европейский Союз я увижу чешский фильм и почувствую его специфический аромат.
— Вы делаете преимущественно мужское кино.
— Женщины — самая слабая сторона в художественном мире Сенкевича. Кроме Баси Володыевской, да и то это полуженщина-полумальчик. Исторически в Польше женщины имели очень большие права, были юридически защищены. Изнасилование по закону приравнивалось к политическому преступлению и каралось либо смертью, либо изгнанием из страны. Это моя личная версия польской истории: наши мужчины так любили воевать и уезжать подальше из-за крутых характеров наших женщин. Однако я не хочу делать глубокое психологическое кино. Люблю Чаплина и Феллини, а из всего Феллини — "Дорогу", наиболее чаплиновский фильм. Чтобы делать психологическое кино, надо иметь комплексы. Увы, у меня их нет. Люблю женщин в жизни, а на экране это получается хуже.
— Говорят, вы будете выставлять фильм на "Оскара"?
— Непременно, и не только в категории иностранных картин, но и во всех профессиональных номинациях.
— Ваш фильм не участвовал ни в одном конкурсе. Вы презираете обычные фестивальные критерии?
— Европейские кинокритики, на мой взгляд, принесли очень много зла европейскому кино. Они не делили фильмы на хорошие и плохие, а делили на амбициозные (авторские) и коммерческие. Каждой картине, которая имела зрителя, приклеивали этикетку коммерческой. И превозносили любой амбициозный фильм — независимо от высоты его амбиций. "Новая волна" стала причиной падения французского кино. В ней было всего четыре-пять человек, которым есть что сказать, остальные лишь имитировали глубину и многозначительность. Кино, которым занимаюсь я, слишком ориентировано на зрителя, чтобы удовлетворять изысканным вкусам наших интеллектуалов. Поэтому мы отказались от участия в конкурсах всех фестивалей и ставим только на главный конкурс — "Оскара". Успешно или нет — увидим.