Звездный час пятидесятилетнего московского прозаика Владимира Тучкова наступил год назад, когда "Новый мир" опубликовал цикл его рассказов "Смерть приходит по Интернету". Теперь издательство НЛО выпустило книгу Тучкова, предоставив возможность оценить, сможет ли этот писатель войти в постмодернистский литературный истеблишмент или останется автором стильной и живой, но стремительно, как предыдущая модель "мерседеса", устаревающей вещи.
Владимир Тучков много лет проработал в "Вечерней Москве", занимаясь разнообразной журналистикой, в том числе арт-критикой. Бесчисленные репортажи с вернисажей, которые пришлось написать ему, подвигли Тучкова на создание "Русской галереи" — самого, на мой вкус, остроумного цикла в книге. Это описание картин, которые никто ни на каких выставках никогда не видел. Но мог бы. "Облупленная дверь мышастого цвета, над которой водружена вывеска 'Вино'. Огромная очередь, состоящая преимущественно из мужчин с кривыми лицами и в мышастых пиджаках. Кривые рты что-то яростно кричат друг другу, а руки спонтанно жестикулируют. Мимо с достоинством проходит кошка с мышью в зубах. Название 'Мать' усугубляет нравоучительный подтекст до такой степени, что появляется неодолимое желание налить в фуршетный стаканчик до краев водки, плюнуть туда и выплеснуть этот коктейль автору в рожу".
В этой длинной цитате есть все основные ингредиенты тучковской стилистики. Немного соцарта, немного постлианозовского минимализма, упрощенный — "мышастый" — язык и юмор где-то посредине между Сорокиным и Жванецким. Объемистую, почти в четыреста страниц, "Русскую книгу людей" Тучкова составляют циклы рассказов, и, как выясняется, формат этот — проигрышный. Отдельные тексты производят впечатление лучшее, чем их совокупность. Возникает ощущение, что если бы встретить все это в подходящем окружении, да еще и вовремя — было бы куда лучше для рассказа, куда приятней читателю. При том сообразить, какое место могло бы быть сейчас подходящим, мне не удалось. Тучков резковат для благодушных толстых журналов и слишком академичен для глянцевой журналистики. Он, может быть, более глубок, чем Пелевин, но при этом повествования его слишком медлительны и не обладают тем попсовым шиком, за который ценят, скажем, "Generation 'П'". Описываемые Тучковым патологии ближе к повседневному жанру "Дежурной части", нежели к располагающимся в вечности композициям кафкианско-сорокинского толка.
Собственно, проблема соответствия текста времени, огорчительная для писательского честолюбия, в случае Тучкова усугублена годичной давности кризисом. Поэтика его книги сильно связана с додефолтовой реальностью, всем этим героическим новорусским сюрреализмом. Вот, например, фрагмент из цикла "Шестая русская книга для чтения" под названием "Три виллы". Жанровый подзаголовок — быль. "Два человека нашли на улице много долларов. И разделили их поровну. Один на свою долю построил виллу и стал в ней жить. А другой раздал свои доллары народу. И народ выбрал его депутатом. Тогда этот человек отобрал у народа все свои доллары и еще столько же. И построил две виллы".
Несколько напоминает журнал "Столица", да и вообще — год 1997-й, не правда ли? Оно и весело, да как-то не слишком интересно. Московские умники имеют обыкновение оценивать всякое сочинение по двум координатам: качество текста и его культурная вменяемость. С качеством у Тучкова все в порядке; проблема — в этой самой вменяемости. Рассказы модного писателя строятся на слишком уж эфемерных реалиях и оттого оказываются, если так можно выразиться, не в литературе, а около нее. В конце концов, вся эта мифология сводится к бородатому анекдоту о том, как новый русский приходит к старому еврею. И просит: "Папа, дай денег".
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ
Тучков Владимир. Русская книга людей.— М.: Новое литературное обозрение, 1999.