Специальный корреспондент Ъ АНДРЕЙ Ъ-КОЛЕСНИКОВ, вылетевший в Косово вместе с миротворцами из Иванова, первым добрался до российских десантников, которые почти месяц держат оборону в аэропорту Слатина.
Растяжимая угроза
— Скажите,— спросил я в Иванове перед отлетом в Приштину командира дивизии десантников Александра Ленцова,— когда ваши люди в Косово могут открывать огонь на поражение?
— Когда? — задумался генерал.— При угрозе жизни уже можно открывать огонь.
— Как-то это растяжимо.
— Растяжимо? Вот, видно гражданского человека. Угроза жизни... Это чувствовать надо. Вот представьте, он стоит напротив меня, и вдруг я чувствую угрозу жизни — и тут же снимаю его с довольствия.— Генерал рассмеялся.— А то он почувствует-- и меня снимет.
Я вспомнил этот разговор на блок-посту аэродрома Слатина. Этот блок-пост держат наши десантники — те, кто совершил знаменитый марш-бросок из Боснии в Приштину. Они очень устали здесь за месяц: нервы, одни нервы, ничего, кроме нервов. Растяжимое понятие "угроза жизни" здесь сжимается как шагреневая кожа. Снять с довольствия, как выражается комдив Ленцов, тебя может любой проезжающий мимо албанец — если ты не снимешь его раньше.
Так наши ребята чувствовали себя в первые дни на дороге, когда перекрыли ее двумя БТР и не пустили никого — ни толпы возмущенных албанцев, ни английские танки, ни журналистов со всего мира, ни — уже позже — машины с людьми, у которых на руках были повязки с аббревиатурой УЧК.
Они хорошо знали эту аббревиатуру, им объяснили, что она значит, да и объяснять им, служившим в Боснии, не надо было — наслышаны. Они не пропускали и этих албанских боевиков, хотя понимали, что рискуют гораздо больше, чем когда тормозят английские танки. Они чувствовали угрозу жизни и готовы были снимать их с довольствия до последнего, как это говорится, патрона, но все обходилось, люди эти хмурились и разворачивались, и наши ребята потом не понимали почему.
Впрочем, у них была ведь совсем другая задача. Им нужно было прежде всего держать не дорогу, а подходы к аэродрому, который они заняли. Держать, пока не приземлятся самолеты из Пскова, Рязани, Иванова и Твери. Десантники ждали эти самолеты, ради них и был тот марш-бросок.
Надо выдвигаться
Дмитрий Замиралов, зампотех миротворческой роты в Боснии, в Семирхане, недалеко от аэродрома Тузлы, где базируется американская дивизия "Север", был на занятиях по вождению, когда приехал замкомандира по вооружению бригады. Он сказал, что обстановка очень тяжелая и что, скорее всего, ночью придется начать марш по направлению к Косово.
Про Косово наши десантники в Боснии слышали каждый день по нескольку десятков раз. Вот-вот, казалось, надо будет выдвигаться. Им говорили про это, а они не очень-то верили. Слишком уж мало времени оставалось до ротации, каждый из них прослужил в Боснии по пять с лишним месяцев, пора было собираться домой, они поднакопили денег, которые им обещали. Многие купили машины, и отвлекаться от этих хлопот на Косово, если честно, не очень хотелось. Они все понимали — российское влияние на Балканах, славянское братство, гуманитарная катастрофа... Но срок временной купчей на машину истекал через две недели, и это тоже было важно. Хотя, конечно, среди них было немало людей, которые готовы были бросить все и идти маршем на Косово ради славы российского мундира — да, конечно, были и такие люди.
Вот отец Иосиф, настоятель храма на территории бригады в городе Углевике, рассказывает: с первыми бомбежками в Косово, с наступлением темноты переходил мост через речку, разделяющую российскую и американскую стороны, и колотил кулаками в двери пендосов, как называют американцев благодарные сербы, а уж вы можете только догадаться, что это значит.
Отца Иосифа всякий раз отговаривали ходить на тот берег, но он всем терпеливо объяснял, что пендосам ни в коем случае нельзя давать спать, пока не спят под бомбами сербы в Белграде и Косово. А пендосы не открывали отцу Иосифу, но хоть просыпались и долго потом ворочались; и на том спасибо.
Кураж
Так и вышло — 11 июня 200 человек на 16 бэтээрах вышли из Углевика и пошли по автобану на Косово. Дима Замиралов успел перед этим снять все посты, забрать технику и доехал со своими людьми до Углевика, где присоединился к остальным.
Я спросил его, кто вел колонну.
— Да вроде Заварзин,— ответил он.— Так я потом читал в газетах. Но сам я его не видел. Мы же в бэтээре ехали, я с водителем менялся местами.
Теперь-то известно, что генерал не вел колонну, он присоединился к ней только после Белграда на очень неплохой машине с кондиционером. И хорошо, что Дима Замиралов не видел в этой машине генерала Заварзина без погон — а то бы расстроился и пропал бы у него кураж. У них у всех был этот кураж — до самого аэродрома, и они говорят, что теперь уж вряд ли когда-нибудь доведется пережить такое еще раз. Они гнали свои машины со скоростью 90 км в час, чтобы быть первыми, и опередили, как известно, англичан на три-четыре часа. А зачем — не надо их теперь спрашивать об этом.
— А что,— говорит мне Дима Замиралов, сидя в тенечке возле блокпоста у дороги,— что тут такого? БТР может и 110-120 километров в час идти. Это для него нормально.
— Ну уж? — сомневаюсь я.
— Ха,— говорит он.— Турбонаддув — раз, пять передних скоростей и одна задняя — два, камазовский движок — три. Все ясно? 120 километров — нечего делать. Он и не должен меньше идти.
Тут Дима умолкает, понимая все-таки, что увлекся. 120-то — явный перебор.
Никого, на всякий случай, не пускать
Они добрались до аэродрома и заняли оборону. Основные силы разместились в казарме, где до них жили югославские военные. Они успели встретиться с этими военными и — что это была за встреча! Сербы ожидали увидеть на аэродроме кого угодно, только не русских десантников. Сербы плакали. От того, что уходят без боя, и от того, что так неожиданно встретили здесь своих, русских.
Сербы сдали казарму в идеальном виде, а через два дня Заварзин распорядился перевести десантников поближе к аэродрому. Там нашелся ангар, где ремонтировали самолеты, на нем и остановились. Еще несколько дней десантники чистили этот ангар. И все это время никто не отменял дежурства резервных групп, нарядов, постов. Людей, конечно, не хватало, а те, что были, чувствовалось, уже на пределе.
Тут Заварзин снова распорядился перевести всех — он нашел еще одно место, рядом с казармой, которую они оставили в самом начале. Тут же, через дорогу, но — день и ночь. Это были развалины. Десантники, правда, их привели как умели в порядок и приводят до сих пор, и конца-края этому не видно.
А казарму ту разобрали уже по косточкам албанцы, которые усталые, но довольные стали к тому времени возвращаться в Косово из Македонии.
А Диму Замиралова и его восьмерых бойцов, все из Семирхана, поставили охранять въезд на аэродром, а заодно держать дорогу на Приштину и никого на всякий случай не пускать ни в ту, ни в другую сторону.
Так они и делали.
Дорога на замке
И кого только не было на этой дороге! Журналистов? Не пускать. Русских — не пускать. Американских, английских — тем более не пускать. Приехал болгарский журналист и долго просился.
— Иди отсюда! — зло сказали ему десантники.— И больше не приходи.
— Но почему? Мы же славяне.
— А вот откроете нам воздушный коридор, тогда подумаем,— презрительно отвечали ему.— Славяне...
Они и сейчас страдают, когда все уже позади и коридор свободен.
— Знаешь,— говорят,— у нас так считают: к Дню независимости у Соединенных Штатов появились три новых штата — Румыния, Болгария и Венгрия.
— Да это наш президент виноват,— говорит болгарин.— Он... я вам сейчас скажу... как это по-русски... пид....
И он знал, как закончить это слово. Но десантники еще больше исполнялись презрением к такому лицемерному поведению, и путь к аэродрому был для болгарина тем более закрыт.
Подъезжал как-то к блок-посту приятной внешности итальянец средних лет, был приветлив и улыбчив, а узнав, что его не пустят, как будто даже обрадовался, прокричал: "Здравствуйте!" — и был таков.
И только через два дня, когда десантников предупредили, что через блокпост проедет замминистра обороны Италии и что его надо пропустить, они с потрясением узнали в нем давешнего приветливого итальяшку.
Я уж не говорю про историю с английскими танками, это было в самом начале, об этом писали. Против их танков были два наших БТР, и хорошо известно, проехали эти танки через блокпост Димы Замиралова или нет.
Главная ли все это была забота для наших ребят? Ну да, конечно. А только такой же главной заботой было устройство достойной жизни на новом месте. И тут было над чем поработать.
Вагончик тронулся
Конечно, не было ни воды, ни электричества. Да ничего не было на этой дороге. Был полуразвалившийся домишко, в него бомба попала месяца два назад.
— Ну вот, смотри,— говорит мне Дима,— вот так мы живем.
Они плохо живут?! Дом как новенький. Три комнаты, ванная, кухня, веранда с видом на дорогу и английский блок-пост. Движок работает, энергии хоть отбавляй, помпа качает воду, и кто-то полощется под душем, телевизор стоит с видеомагнитофоном, по нему наши люди смотрят новости Би-би-си, как приземляются на их аэродром натовские самолеты; поросенок, в конце концов, откуда-то хрюкает... Устроились!
А рядом с домом стоит длинный вагон.
— Понимаешь,— смущенно говорит мне Замиралов,— мы этот вагон давно заметили. Здесь же адские бомбежки были. Натовцы бомбами все поля вокруг аэродрома вспахали, хотя к самому аэродрому даже не притронулись, они ведь на него уже тогда виды имели. Вот и вагоны бомбили, и грузовые, и пассажирские, тут железнодорожная ветка была, все к тому же аэродрому вела. А один вагон уцелел. Он роскошный, купе с мягкими бархатными бордовыми сиденьями и обширными зеркалами.
Дима говорит, что они специально зачем-то выясняли, это вагон поезда пригородного сообщения. Если уж это так, то нам в наших пригородных электричках такого счастья еще долго не видать. А вот десантникам повезло. Они подумали и толкнули вагон бэтээром по путям. Вагончик тронулся, правда, поначалу не туда, но десантники сообразили стрелку перевести, и через час красавчик оказался прямо перед домом. Тут ветка как раз и обрывается: воронки. Воронки эти тут кругом.
Трофеи
Десантникам повезло — рядом с их блок-постом оказались склады югославской армии, их натовцы бомбили с особой тщательностью. Но многое уцелело.
— Тут, в доме, все трофейное,— все так же смущаясь, говорит Дима.
— То есть?
— Ну оттуда,— он недовольно машет рукой в сторону разрушенных зданий складов.
Сначала со складов вынесли солярку. Она потребовалась всем: и нашим десантникам, и англичанам, и албанцам, которые стали возвращаться из Македонии. Уж не знаю, откуда солярку взяли англичане, а наши и албанцы потрепали, конечно, склады. Наши несли солярку в одну сторону, албанцы в другую, стараясь не смотреть друг другу в глаза. А что делать?
Потом один наш десантник обнаружил почти целый агрегат для перекачки машинного масла. Из него тут же выдрали помпу и установили в доме. Так появился душ: помпа исправно качает воду.
После этого потребовалась маскировочная сетка. Командование отказало блок-посту в этой просьбе, потому что откуда же ее взять. Ну и не надо — нашли на складе. И столько, что хватило на обе роты миротворцев и еще на одну осталось.
У десантника Димы Гагауза был гараж в Туле, Дима занимался ремонтом машин. Он-то и обратил внимание на искореженные югославские машины. Так на свет появился один практически новый прелестный грузовичок "Ивеко". Его, правда, недавно усыновило командование для своих нужд.
В общем, устроились. Кто хочет, в доме живет. Кто нуждается в одиночестве, разложил кресло в купе (а разложенные они превращаются в одну роскошную кровать) и отдыхает, как умеет. Отстоял на блок-посту, отогнал английские танки, принял душ, выпил чашечку кофе (у них тут полно) — и отдыхаешь, как умеешь.
Нужнее всего люди
Все, конечно, не так. Устают страшно. Пока два дня назад не прибыли шесть бортов с десантом, людей не хватало.
— Ну что там,— спрашивают меня,— много прилетело?
— Много,— говорю,— человек триста. А будет больше трех тысяч.
— И оборудование привезли?
— В самолете не пошевелиться было от оборудования,— отвечаю.
— Что, и запчасти для бэтээров? — недоверчиво спрашивают.
— Сам не видел, но наверняка.
— Что-то мы,— говорят,— не заметили пока, чтобы что-то действительно нужное привезли.
— А что вам тут нужнее всего?
— Да люди. Люди! Где они, если приехали?
Правда, утром на блок-пост приехал замкомандира батальона подполковник Морозов и сказал, что вечером к ним прибудет старший лейтенант, стажер — готовиться к замене. Но пока что-то не видно.
Впрочем, когда недели две назад на блок-пост приехали командиры и спросили, не заменить ли их, десантники ответили категорическим отказом. Они к этому времени только что построились, вагончик тот самый пригнали — и что, бросать теперь таким потом нажитое? И поросенок к ним тогда уже прибежал.
Поросенок у них вместо кошки и кавказской овчарки. Он пришел сам, тощий, как щепка, буквально теряя сознание от морального и физического истощения. Его накормили. И теперь поросенок живет на блок-посту и ни в чем себе не отказывает, и я уж не представляю, у кого из миротворцев поднимется рука, когда придет его срок. И они ведь тоже не представляют.
Британцы знают, что делают
Да и интересно им тут, на блок-посту, это тоже никто не отменял. Работа-то, как говорится, на воздухе, работа-то с людьми. На дороге — жизнь.
— Мы,— говорят,— по-сербски уже хорошо причим (разговариваем). Да и по-английски скоро начнем.
Конечно, англичане в конце концов научат их своему варварскому языку. Это сначала десантники небрежно говорили, что пускай англичане наш язык учат, это им нужнее, чем нам — их, но потом все встало на свои места. Аэродром находится в английской зоне ответственности, и британцы хорошо знают, что делают.
— Но мы сначала вообще никого не пускали, а потом стали появляться какие-то пропуска,— возмущаются десантники.— Это когда генералы стали о чем-то договариваться. Один пропуск, второй, пятнадцатый... И так по одной машине стали они на аэродром бочком-бочком просачиваться. В конце концов поглядели мы тут как-то — а это мы уже их на аэродроме охраняем. Они тут хорошо развернулись. Их уже триста пятьдесят человек только ночует на аэродроме. А мы все стояли, охраняли, наши самолеты ждали.
Англичане пригнали на аэродром огромное количество техники. Вчера утром они начали строительство автопарка, настелили какое-то удивительное полотно из неведомого материала, а вчера вечером уже заканчивали. Всем воздухом над аэродромом командует, по соглашению, англичанин. Наш генерал Волчков командует землей и говорит, что англичане наградили его таким количеством должностей, что легче называть его просто президентом аэродрома. А реальная-то власть — в воздухе.
Да и за пределами аэродрома англичане действуют энергично. Они уже практически окружили Слатину вторым кольцом блокпостов, и тут уж ничего не поделаешь.
Отношения с англичанами довольно натянутые. С их блокпостом, который в 200 метрах,— вообще никакие. Там несут службу наемные непальцы, и чего это вдруг наши десантники будут разговаривать с ними.
К аборигенам с острова отношение другое, но я бы не сказал, что лучше. Десантники все время подозревают их в провокациях.
— Ты представляешь,— говорили мне,— пиво нам предлагали! Они думают, что все русские — алкаши и целыми днями пьют водку.
— Но водку ведь не предлагали.
— Не предлагали. Но могли.
Впрочем, есть исключения.
Смысл?
— Я не люблю английских солдат? Как это? Как их можно не любить? — удивился один десантник, имени которого я называть не хочу.
Там в чем история-то. Одно время было налажено совместное патрулирование. Английский патруль приезжал на наш блокпост, и дежурили вместе. Так вот, оказалось, что среди англичан довольно много англичанок, да еще каких.
— Они же, как помягче,— замялся я,— страшные все.
— Если бы...— вздохнул он.
Сердце бойца покорил 19-летний английский миротворец прямо противоположного пола. Боец нашел причину съездить на базу в медпункт под надуманным предлогом перевязать палец, он знал на базе одно место, где можно нарвать цветов, исполнил, вернулся и вручил англичанке.
Сказать, что она была шокирована,— ничего не сказать. Англичанка была подавлена. Она даже толком ничего сказать не смогла.
— Влюбился? — с сочувствием спросил я.
— Почему? — обиделся он.— Чего в нее влюбляться? Они же там, в этих патрулях, через каждый час меняются. Смысл?
Между тем, когда мне рассказали еще одну историю про англичан, я тоже подумал, что влюбляться в них, видимо, не стоит.
Историю эту рассказал майор Шинкаренко, начальник медвзвода. К ним поступила молодая цыганка с многочисленными мелкими ранениями и переломами. Оказалось, что цыганка подорвалась на растяжке, когда ложилась на кровать у себя дома. Растяжка стояла под кроватью. Кто ее поставил, конечно, неизвестно.
На взрыв прибежали английские солдаты, подумали и повезли цыганку в больницу в Приштине. Там ее оперировать не стали, сославшись на какую-то вялую причину, и отправили домой. Цыганка между тем истекала кровью. Англичане связались со своим госпиталем, и там им сказали, что везти к ним цыганку нет никакого смысла, потому что вряд ли у нее найдутся три тысячи долларов. Так и оказалась бедняжка у нас. Майор Шинкаренко привел ее в полный порядок.
Если Лужков сказал...
Дима Замиралов поглядел на свои часы.
— Пора, наверное,— сказал.— Надо на базу ехать. Я еще ни разу за последний месяц с блокпоста не выезжал. Хочу поглядеть на пополнение.
А я вспомнил историю про эти его часы.
Юрий Михайлович Лужков, мэр Москвы, когда узнал о стремительном марш-броске десантников на аэродром, выделил каждому из 200 по командирским часам. Он отправил с этой миссией депутата Николая Московченко.
Московченко прибыл к миротворцам и начал раздавать часы. Часы расходились быстро. Подошли сербы, которых наняли обслуживать аэродром,— он и им вручил. Познакомился с англичанами — и этим досталось.
— Не хватит часов десантникам, Коля,— опасливо сказал ему подполковник Морозов.
— Все нормально,— успокоил его Московченко.— Всем хватит. Если Лужков сказал, что всем десантникам хватит, значит, хватит.
После этого он подарил еще одни часы водителю колонны МЧС, с которой прибыл в Слатину.
На нем часы и кончились.
— Ну и что? — примирительно сказал депутат.— Ну и что? Пришлю с первым бортом. Если Лужков кому-нибудь сказал...
С тех пор часов и нет. Так вот. Меня просили передать: Коля, за тобой должок! Где еще 40 часов?
Дима Замиралов аккуратно положил окурок в урну и поднялся, чтобы ехать на базу. Я обратил внимание: буквально на каждом шагу на территории блокпоста стоят очаровательные желто-синие, в форме сигар, урны. На них что-то было написано. Я присмотрелся: авиакрылышки и надпись: "Аэропорт Приштины".
— Трофейные,— пояснил Дима.