Фестиваль балет
Фото: Bill Cooper
На Чеховском фестивале, проходящем при поддержке "Первого канала", банка М2М и Kia Quoris, выступила Сильви Гиллем: на сцене Театра имени Моссовета уникальная балерина представила спектакль "За 6000 миль", объединяющий три новеллы главных хореографов современного балетного мира — Иржи Килиана, Уильяма Форсайта и Матса Эка. Своего восторга не скрывает ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
Этот уже третий приезд Сильви Гиллем в Москву оказался самым упоительным. Супер-балерина, в 24 года ушедшая из Парижской оперы, а в 43 года — из лондонского Ковент-Гардена, покончила с традиционной классикой не по немощи (понятие возраста вообще неприменимо к этой 48-летней уникальной артистке с телом и физическими данными 20-летней примы), а просто от нежелания танцевать давно сделанную хореографию. В прошлые приезды Сильви Гиллем показывала в Москве спектакли, которые скорее скрывали, чем демонстрировали ее поразительный балетный дар. К счастью, "За 6000 миль" (расстояние от Лондона, где в 2011 году состоялась премьера спектакля, до обожаемого Сильви Гиллем Токио) — не экспериментальное путешествие в дебри пограничного искусства. Первый балет программы — "27`52``", поставленный Иржи Килианом в 2002 году,— исполняют бывшие танцовщики NDT Аурелия Кайла и Лукаш Тимулак. Два других сочинили специально для Гиллем ее давние друзья Уильям Форсайт и Матс Эк к 45-летию балерины. Оба хореографа выступили в привычных амплуа: Форсайт — аналитика-интеллектуала, Эк — рассказчика жизненных историй.
Форсайтовский "Rearray" поставлен на музыку Дэвида Морроу, напоминающую то комариный зуд, то скрежет ножа по сковороде, и идет на обнаженной до кирпичной стены сцене. Это череда коротких, разделенных световыми вырубками эпизодов, в которых две этуали (с Сильви Гиллем танцует парижанин Никола Ле Риш), одетые, как чернорабочие, в темные майки и серые штаны, вместе и порознь исследуют типы движений, законы их развития, их зависимость от взаимодействия тел и расположения в пространстве. Звучит заунывно (да и смотреть это неподготовленному зрителю, наверное, невесело). На самом деле за прихотливым фланированием артистов, их выгнутыми полупируэтами, поддержками-оттяжками, подарочно-классическими арабесками, винтообразными пор де бра и мимолетными антраша просвечивает ностальгия о тех далеких временах, когда в Парижской опере хореограф Форсайт выдвинул свои тезисы реформы классического танца, а основным "докладчиком" выступала балерина Гиллем. Она и сейчас неотразима: и когда вынимает на 180 градусов свою бесконечную ногу с круто выгнутым подъемом, и когда сгибает ее в пассе под немыслимо острым углом, и когда распластывается в растяжке — такой низкой и гибкой, будто костей у нее просто нет. Сюжетом, удерживающим публику в напряжении, становится само тело балерины, непостижимое в своем всемогуществе.
У Матса Эка это тело одето нарочито прозаично — в пестренькую кофточку, мерзко-желтую юбку, кардиган травянистого цвета и мужские ботинки. Соло "Bye" на музыку фортепианной сонаты Бетховена не про тело, а про душу обычной женщины постбальзаковского возраста, поставившей на себе крест. Сначала об этом говорит один ее глаз — тревожный, как у курицы, он появляется на экране размером с дверь. Над притолокой "двери" опасливо высовывается голова, потом скользящими семимильными шагами выбирается сама героиня — ссутуленная, жалкая, нелепо загребающая ногами. И весь спектакль мы будем жадно следить, как, повинуясь музыке, преображается это существо. Как пробует дрыгнуть ногой — сначала низко, куда-то в кулису, потом, осмелев, чуть не хлопнет ею себя по лбу. Как возбужденно и решительно скинет нелепые ботинки и голая, волшебно гибкая, стопа Гиллем станет накручивать заманчивые ронды, выталкивать ее в летящих па-де-ша, задиристо мелькать в плетении па-де-бурре.
Актриса Гиллем не работает лицом: вся жизнь ее героини растворена в движениях, которые Матс Эк умеет находить, а танцовщица Гиллем исполнять со снайперской точностью. Причем, в отличие от хореографии Форсайта, язык Эка, стелющийся, "земной", не очень-то подходит длиннющим конечностям высокой балерины. Однако кажется, что никто лучше нее не сможет станцевать эту грустную историю о прекраснодушном порыве к свободе, погашенном людским непониманием. На экране-двери появятся люди — дети, взрослые (среди них и сам Эк, и его жена Ана Лагуна), под их недоуменными взглядами женщина съежится, влезет в свои ботинки, виновато скользнет за дверь, лишь бы не казаться белой вороной. Чего никогда не боялась сама Гиллем, вечная и отважная одиночка, бросавшая самые престижные труппы, если они мешали ей искать себя.