Вот незадача: без пересадки костного мозга Вовке никак не обойтись, а что пересаживать? Братьев и сестер у него нет, а папа с мамой, как заведено природой, совместимы с ребенком только отчасти. И даже клетки от неродственного донора не спасут. То есть они могли бы спасти, если бы в запасе время было. Время на поиск в международной базе, на активацию донора, если он найдется,— донора ведь надо вызвать, привезти в клинику, обследовать, взять у него костный мозг, а потом еще доставить трансплантат в Петербург... У Вовки на все это времени уже нет.
В Красноярске вывести Вовку из второго рецидива не удалось. Не удается пока и в Петербурге. При первом же подходящем случае мальчику здесь сделают трансплантацию маминого костного мозга, другого выхода уже нет
Фото: Виктор Костюковский, Коммерсантъ
— Вова, здорово! — протягиваю ему руку.
Он пожимает ее своей забинтованной рукой (а как вы думали, катетеры-то ведь устанавливают по живому!) и, уловив рифму, тут же просит:
— А вот вы скажите "клей".
Я не успел выполнить просьбу, потому что Марина, его мама, покраснела и оборвала:
— Вовка, как тебе не стыдно, нельзя так говорить!
Так я и не узнал, на чем он меня хотел подловить. Придумайте сами.
У Вовки живое лицо, блестящие глаза, шкодная улыбка. Болезнь выдают забинтованные руки, по которым можно догадаться, что ему регулярно переливают кровь, маска на лице. Ну и шапочка, прикрывающая лысинку, волосы ведь от химиотерапии выпадают. Главное же, что выдает Вовкину болезнь,— само его присутствие в Санкт-Петербургском институте детской гематологии и трансплантологии имени Р. М. Горбачевой. Здоровые дети бывают и здесь, но редко.
Вовка Боровский болеет уже два года. Сначала, казалось, ерунда: температура, слабость, пропал аппетит, увеличились лимфоузлы... Родители, запомните: при такой "ерунде" надо сразу добиваться развернутого анализа крови! Вовке сделали такой анализ и поставили диагноз — острый миелобластный лейкоз — через месяц. И это еще хорошо. Все-таки они живут в Красноярске, краевом центре.
— Так ты сибиряк? — спрашиваю Вовку.
— Нет, почему, я русский,— мотает головой.
— Живешь-то в Сибири?
— Я живу в России!
Ну, молодец, что говорить... Не стану же я ему объяснять, что здоровому ребенку жить в России и правда хорошо, а вот больному... Я и маме его не буду этого объяснять. Она уже и сама все понимает. Потому что денег на лечение, которое по Конституции бесплатно, у Вовкиных родителей нет. Но об этом потом.
В Красноярске Вовку лечили хорошие врачи, и уже тогда они делали это в содружестве с питерскими докторами, консультировались с ними. Почти на год болезнь ушла, потом вернулась. Вовку снова вывели в ремиссию и отправили в Петербург решать дальнейшую его судьбу. Лейкоз обманул даже бдительных питерских врачей, они решили, что можно пока обойтись без трансплантации. Марина с сыном вернулись в Красноярск, но через месяц вернулся и рак: второй рецидив!
Фотографирую Вовку, он тут же достает свой фотоаппарат, с гордостью сообщает, что он "тоже без пленки", и фотографирует меня, мы смотрим друг у друга снимки и смеемся.
Потом мы с Мариной разговариваем, а Вовка, моментально освоившись в незнакомом месте (они первый день в Питере), нарезает круги по коридорам института. Марина говорит мне, что он вообще вот такой — на месте усидеть не может. И что он обожает всяких человеков-пауков, суперменов, все и всяческие фэнтези. Думаю, как мне его назвать: фэнтезист? Фэнтези-бой? Да ладно, по-русски привычнее и звучит лучше: фантазер.
Фантазер уже спрятал фотоаппарат и наставляет на меня оружие, не то лазерный бластер, не то диковинного вида водный пистолет. Я вполне натурально пугаюсь. Спасибо, оружие не заряжено. Как говорится, во время фотосессии ни один корреспондент не пострадал.
Там, в Красноярске, вывести его из второго рецидива не удалось. Не удается пока и в Петербурге. Марина и Вовка вышли проводить меня на крыльцо института. Сейчас они вернутся в клинику и их госпитализируют, в этот же день начнут противорецидивное лечение. И при первом же подходящем случае сделают трансплантацию костного мозга, другого выхода нет.
И времени нет. Поэтому костный мозг возьмут у мамы. Как уже сказано, они с Вовкой совместимы только отчасти, и потому такая трансплантация (она называется гаплоидентичной) очень опасна. Будет сделано все, чтобы снизить ее риск, для этого нужно специальное оборудование. Для этого нужны и особенно эффективные лекарства, а они безумно дороги.
Марина уже знает, сколько денег нужно на все про все. Она понимает, что без вас, наши читатели, ей таких денег не собрать. Она младший воспитатель в детском саду, и я даже стесняюсь спрашивать, какая у нее зарплата. Да и что спрашивать, если она давно уже не работает! А вот муж — да, он настоящий мужик, и профессия у него мужская: шофер-дальнобойщик! Только вот зарплата такая, что на лечение сына надо копить годы и годы. А у Вовки дни — и те наперечет.
Если мы с вами соберем деньги на специальное оборудование и лекарства, у Вовки шанс есть.
А если не соберем...
Впрочем, вот это как раз из области фантастики. У нас с вами за долгие годы такого случая, чтобы не собрать, еще не было.