Ветеран театрального авангарда Роберт Уилсон несколько лет назад решил представить Гамлета на сцене одиночкой, без прочих персонажей Шекспира. Как продукт современных технологий, сыгранный им в авторском спектакле-монологе Гамлет похож на механическую куклу, подчиненную только рефлексам и космическим ритмам. Как сгусток живой сценической энергии, он ретранслирует эти только ему доступные ритмы зрительному залу. Начиная монолог на огромной, похожей на мавзолей горке книг, он завершает его в абсолютной пустоте. По Уилсону, все премудрости усталого мира — ничто перед чувством остановившегося времени. Он играет главного героя всемирного репертуара одновременно и Нарциссом, мечтающим стать клоуном, и лицедеем, тщетно стирающим с лица бесконечные маски. В отличие от всех Гамлетов уходящего века он совсем не страдает от одиночества, обманов и неправедного устройства мира. Бывшая жертва всех возможных фрейдистских комплексов, он научился изживать их с грацией и ледяным спокойствием. На перекрестке тысячелетий он научился чувствовать себя так, как будто вопроса "быть или не быть?" больше не существует.
Ветеран театрального авангарда Роберт Уилсон несколько лет назад решил представить Гамлета на сцене одиночкой, без прочих персонажей Шекспира. Как продукт современных технологий, сыгранный им в авторском спектакле-монологе Гамлет похож на механическую куклу, подчиненную только рефлексам и космическим ритмам. Как сгусток живой сценической энергии, он ретранслирует эти только ему доступные ритмы зрительному залу. Начиная монолог на огромной, похожей на мавзолей горке книг, он завершает его в абсолютной пустоте. По Уилсону, все премудрости усталого мира — ничто перед чувством остановившегося времени. Он играет главного героя всемирного репертуара одновременно и Нарциссом, мечтающим стать клоуном, и лицедеем, тщетно стирающим с лица бесконечные маски. В отличие от всех Гамлетов уходящего века он совсем не страдает от одиночества, обманов и неправедного устройства мира. Бывшая жертва всех возможных фрейдистских комплексов, он научился изживать их с грацией и ледяным спокойствием. На перекрестке тысячелетий он научился чувствовать себя так, как будто вопроса "быть или не быть?" больше не существует.