На своем фестивале Валерий Гергиев уступает дирижерский подиум нечасто. А перед собственным оркестром — еще реже. Единственным, кому в нынешнем году выпала эта честь (кроме главного приглашенного дирижера Мариинки Джанандреа Нозеды), стал молодой финский дирижер с мировым именем Эса-Пекка Салонен. По приглашению Валерия Гергиева он дал концерт в Большом зале филармонии. Выбор был сделан превосходно: такого высококлассного дирижера в Петербурге не видели уже давно.
Если приезжает финский дирижер, ждите Сибелиуса. Сибелиус действительно был (Пятая симфония). Но отношения Салонена с главным финским классиком гораздо сложнее, чем у его финских коллег. В то время как они записывают симфонии Сибелиуса пачками, он до сих пор сделал запись единственной симфонии — Пятой. Это было в середине 1980-х. Тогда он решительно отказывался записать полный цикл, мотивируя это тем, что относится к Сибелиусу как бедуин к песчаной пустыне или подросток к родителю. В конце 90-х Салонен переменил мнение и намечает сделать запись цикла с Лос-Анджелесским филармоническим оркестром — "как добропорядочный бюргер, интересующийся музыкой". Трудно, однако, быть менее похожим на добропорядочного бюргера, чем Салонен, с его подростковой внешностью, мальчишеской задиристостью и юношеской энергией.
В одном из интервью Салонен рассказал свой сон, в котором маленькая дочь его друга композитора Линдберга сказала ему, что его поколение не понимает Сибелиуса. "Вы думаете, что его музыка — это процесс, но это не так". Дирижер проснулся в холодном поту, но счел это верным: у каждого поколения свой Сибелиус. Правда и то, что Сибелиус Салонена — именно процесс. Всех нас учили слушать форму как процесс, но в современной практике форму чаще не слушают никак — слушают звук, тембр, слаженность оркестра. Все это в Мариинском оркестре под управлением Салонена было в наличии. И всего этого было бы совершенно недостаточно для Сибелиуса, партитура которого испещрена выписанным rubato — то есть задает ритмическую эластичность, встречные акценты и якобы несовпадения голосов, которые могут неприятно поразить блюстителя игры "вместе". Это не сумасбродство Сибелиуса, а примета позднеромантической музыки, вне которой немыслим Вагнер или Малер.
И это именно то, что нужно Салонену с его феноменальной чуткостью и моментальной сменой жеста: от мелкого, сухого, слегка отстраненного, с почти джазовым свингом — к широкому, от плеча, во весь размах и во всю глубь, потому что временами он и впрямь наклонялся в виолончельную или скрипичную секции, зачерпывая оттуда очередную фразу. Он реагировал на малейшие сейсмические толчки и явные колебания почвы в партитуре, которая чаще существует в представлении дирижеров и слушателей недвижной ширью бескрайних финских просторов. Салонен вытащил из Сибелиуса то, что лежит за первым, вторым и третьим впечатлением от финского классика-традиционалиста. К примеру, тот момент, когда казалось, что оркестр разделился надвое: духовые остались на месте, струнные начали наращивать темп,— на такую игру вперегонки в начале века отваживался только архиреволюционный американец Чарльз Айвз. Но загляните в тихий нордический омут финской симфонии — и вы согласитесь с Салоненом, что там происходят ошеломляющие вещи.
Благодаря этому крупная симфония вышла собранной, упругой, захватывающе интересной и кончилась до обидного быстро, растолкав все остальные впечатления от программы. Нужно, однако, отдать и им должное: свою преданность новой музыке Салонен продемонстрировал в виолончельном концерте Магнуса Линдберга (а солист Анси Картунен и Мариинский оркестр — впечатляющую техничность) и в собственном Gambit (доказав, что как автор владеет оркестром не хуже, чем как дирижер), а своеобразие интерпретаций классики ХХ века подтвердил в фортепианном концерте Равеля, который они вместе с Александром Торадзе сыграли в стремительных темпах.
ОЛЬГА Ъ-МАНУЛКИНА