В автомобильной катастрофе погиб главный архитектор Нижнего Новгорода Александр Евгеньевич Харитонов. Вчера состоялись его похороны.
Харитонов ехал на объект с заказчиком, его джип подрезал грузовик. Шофер получил сотрясение мозга, Харитонов, сидевший на заднем сиденье, разбился насмерть.
Жизнь Александра Харитонова складывалась самым тривиальным для сегодняшнего российского архитектора образом. Он родился в 1951 году, закончил Горьковский инженерно-строительный институт. Сначала работал в Нижегородгражданпроекте, где дослужился до главного архитектора, в начале 90-х организовал собственную проектную мастерскую. В 1992-м стал главным архитектором Нижнего. Имея в руках административные рычаги управления, получил возможность реализовывать самые престижные заказы в городе. Построил около 30 зданий.
Соответственно этой биографии он и выглядел. Невысокий, толстый, с маленькими руками и ногами, большими усами, мешками под глазами. Когда рассматриваешь фотографии нижегородцев, сделанные в прошлом веке Александром Карелиным, поражаешься: каждое второе лицо — Харитонов. Нижегородский купец, ставший нижегородским чиновником. В этом есть нечто безнадежное.
В придачу к этой рутинной провинциальной фактуре Бог наградил его талантом. Причем особого позитивного свойства. Обычно, когда талант соединяется с такой фактурой, это ведет либо к тоске на месте, либо к эмиграции — и в любом случае к загубленному таланту. Александр Харитонов ухитрялся любить именно эту рутину, превращая ее в нечто захватывающее.
Прошлым летом нижегородский Дом архитектора справлял юбилей — ждали губернатора Ивана Склярова. Тот почему-то не приехал, и архитекторы заседали в президиуме на грани нервного срыва. Вышел Харитонов и разыграл следующую сценку: "От имени городской администрации как главный архитектор города я поздравляю архитекторов в лице себя как ведущего члена нашей организации и передаю букет из одной руки в другую. Все, пошли к столу". Любимым словом Харитонова было "вкусно", у него все было вкусно — город, власти, анекдоты. Такое ощущение, что он не столько был чиновником, главным архитектором, бизнесменом, словом, типичным преуспевающим русским 90-х, сколько вкусно играл эту роль, время от времени как-то по-репински — из "Запорожцев" — хохоча над поворотами сюжета. И люди, которые его окружали, заряжались этим артистизмом.
При этом он был невероятно образован в том, что касалось современной западной архитектуры. Сидя здесь, в Москве, на информационных потоках, я постоянно натыкался на то, что он все знает в десять раз лучше меня. И соревновался он в своем творчестве не с тем, что в Нижнем Новгороде, не с Москвой — а с Парижем, Веной, Лондоном. Он очаровательно картавил, и в соединении с нижегородским произношением это создавало какой-то странный эффект сочетания европейского лоска с русской провинцией.
Именно это и было главным в его архитектуре. Представьте себе Нижний Новгород — с его раздраем, деревянными домами, остатками процветания начала века в виде стиля модерн пополам со сталинизмом "закрытого города" и типовой хрущевской и брежневской застройкой. И Париж с Лондоном. Кажется, любить их — значит желать снести весь этот российский мусор и построить наконец город, как в Европе. Именно это и делают большинство "продвинутых" российских архитекторов, именно это и делает их в отношении Европы безнадежно вторичными.
Харитонов же ухитрялся эту материю, хаос и раздрай русской провинции переводить в рафинированную европейскую форму. Он умел любить эту материальность. Все его здания подхватывают бесформенность города и переводят ее в точно найденные фигуры изысканного авангардного натюрморта. Отсюда — поразительное свойство этих зданий, которые выглядят уникально уместными, вырастающими из структуры места. Все постройки рядом, все изгибы рельефа кажутся специально созданными, чтобы аккомпанировать его зданиям. Представить себе, что их здесь когда-то не было, оказывается невозможным. И потому — счастье, что он отхватил столько заказов, счастье, что, будучи чиновником, имел возможность "продавить" и власть, и строителей, и подрядчиков, и все реализовать.
Понятно, что за это он получал все возможные награды и призы. Общероссийский фестиваль "Зодчество" все 90-е годы содержал в себе одну и ту же интригу — чего будем давать Харитонову. Если в прошлом году — первая премия, то в этом первую уже давать неудобно, зато на следующий даем гран-при, на следующий — опять вторую премию и т. д. Все это заслуженно, но главный приз ему — просто благодарность. У него не было своего направления, как архитектор он был абсолютно всеяден — лишь бы было вкусно. Но своим творчеством и жизнью он показал, что именно из этой — российской — фактуры, из провинциальной ткани русского города и рутины карьеры провинциального чиновника может вдруг вырасти остроумная, элегантная, благополучная европейская жизнь, при этом — неповторимо оригинальная. Есть талант, и то, к чему Россия стремится все 90-е годы,— получается.
Получалось. Катастрофа, разбитый череп — и все.
ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН