Фестиваль Wiener Festwochen, который закрылся вчера в австрийской столице, представил публике спектакли двух выдающихся европейских режиссеров — "Гамлета" Петера Цадека и "В ожидании Годо" Люка Бонди.
Планы известных режиссеров и фестивалей расписаны как минимум на год вперед. Значит, в этом веке значительных постановок трагедии Шекспира и абсурдистской драмы Беккета больше не будет. Вряд ли этим кого-то всерьез опечалишь: лимит оригинальных трактовок в обоих случаях кажется давно исчерпанным. Можно разве что уточнять детали или доругиваться с живыми и почившими оппонентами. Оба мастера слишком опытны, чтобы этого не ощущать. Бывший бунтарь-шестидесятник Цадек и джентльмен буржуазного театра Бонди сегодня действуют осторожно, исподволь. Им хорошо известно, что любое претендующее на новизну сценическое высказывание (особенно в благопристойной Вене) сегодня будет воспринято публикой только в том случае, если его вырастить на грядке традиций.
Поэтому Бонди выстраивает на сцене натуралистический пейзаж с гребнем припорошенного снегом холма, через который переваливает ведущая в никуда дорога, с одиноким сухим деревом на фоне белесого зимнего неба. Спектакль разворачивается неторопливо, с длиннотами, с возможностями рассмотреть подробности игры отличных актеров. Проходит немало времени, прежде чем зритель, успевший оценить постановочную культуру и заскучать, не осознает, что видит необычного "Годо".
Люк Бонди ненавязчиво, но твердо рвет с расхожей привычкой играть Беккета как мрачный гротеск в черном кабинете. Пара главных героев, Владимир и Эстрагон, неопрятно одетые лысеющие бомжи, находят в своем абсурдном существовании немало интересных подробностей. Ждать всемогущего высшего судью Годо для них не означает забыть о жизни. Приход эксцентричной пары Поцо и Лаки вообще вносит в действие лицедейскую радость комедии масок. Когда же над скучным пейзажем восходит луна или вдруг идет снег, что-то по-стрелеровски щемящее и печальное проступает в беспощадном агностицизме Беккета. Конечно, "ожидать Годо" — по-прежнему означает "готовиться к смерти", но это ожидание упоительно.
Гамлет не ждет Годо
Кроме Гамлета, в "Гамлете" Петера Цадека нет ничего особенного. Здешнее датское королевство мало чем отличается от десятков подобных государств на других европейских сценах. Как положено, костюмы и звуки разных эпох перемешаны, а главной деталью оформления выступает огромный металлический контейнер, из дверей которого, точно тараканы из старой банки, вылезают персонажи. Актеры, включая знаменитейших Отто Зандера (Клавдий) и Ульриха Вильдгрубера (Полоний), достойно, без "швов", разыгрывают текст, не пренебрегая любопытными мелочами, но вместе лишь покорно исполняя шекспировскую волю. Зачем мне в тысяча первый раз собираются рассказать эту поучительную историю, до поры неясно. Так играет "Гамлета" каждый второй театр: обо всем на свете и ни о чем.
Если бы не Ангела Винклер в заглавной роли, об этом спектакле сказать было бы совершенно нечего. Даже решение отдать заглавную роль актрисе заочно не впечатляет: с легкой руки Сары Бернар принц датский не раз принимал женский облик. Но Винклер играет так странно и так сильно, что о ее предшественниках не думаешь вовсе. Актерская сила ее заключена не в темпераменте, а в способности перемешать неяркие краски и небурные эмоции. Ангела Винклер не придает своему герою ни конкретного пола, ни определенного возраста. Черные одежды скрадывают ее фигуру, негромкий голос размывает жесткость реплик. Детскую растерянность она незаметно преобразует в усталую мудрость, а юношескую твердость — в женскую податливость и нерешительность.
Она удивительно точно играет физическое и эмоциональное состояние жертвы, причем жертвы не конкретной кровавой семейки, не лживого королевского двора и не дурного государственного устройства. Гамлету, в сущности, неинтересен даже детектив с убийством отца. Нехитрый свод всех возможных злодейств мира известен ему наизусть. Поэтому Винклер проходит как бы по касательной к этому спектаклю, к банально-качественно разыгранной знакомой истории. (Должно быть, хитрый Цадек намеренно сделал фон столь бледным.) Диалог с другими персонажами давно исчерпан. Гамлет может общаться лишь напрямую с публикой.
Винклер играет то, что принято называть "гамлетизмом", то, что пытались играть весь уходящий век: смущение разума и совести, черную меланхолию, стоическую усталость от мира, в котором все идет по кругу и не приходит ни к какому концу. Актриса магически соединяет спокойствие и отчаяние, находя не дававшийся другим ключ к роли. Винклер внятно играет послебеккетовского Гамлета, которому уже все равно: явится ли господин Годо или нет, будут ли звать его Фортинбрасом или как-нибудь иначе. Усталый принц знает гораздо больше, чем наивный и далекий (а равно если близкий и искушенный) Годо. Черный взгляд Ангелы Винклер итожит уходящий век без сожаления и без надежды. Последний великий Гамлет нашего столетия не хочет ни бороться, ни мстить. Ему уже все равно — жить или не жить.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ