После трех столичных концертов камерного оркестра "Виртуозы Москвы" под руководством Владимира Спивакова и большого турне по городам и странам СНГ в печать стала просачиваться информация о том, что деятельность оркестра будет остановлена. Опущенное источниками понятие "временно" придало сообщениям мрачноватый сенсационный оттенок, смысл которого к тому же оказался усугубленным недавним ограблением спиваковского фонда. Для того чтобы прояснить ситуацию с будущим "Виртуозов Москвы" и с планами самого маэстро, корреспондент Ъ ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ взяла интервью у ВЛАДИМИРА СПИВАКОВА.
— Как бы вы откомментировали сообщения, что деятельность "Виртуозов Москвы" будет приостановлена?
— В наше время случаются странные вещи — как-то дикая информация просачивается даже в Европу. Люди, обеспокоенные судьбой "Виртуозов", просят меня не закрывать оркестр. Провожая меня сейчас из Москвы, один пожилой музыкант, сказал: "Раньше существовали поклонники Рихтера, поклонники Гилельса, а теперь мы имеем дело с другим явлением — с группировками". Наверное, это так. Повторю вам то, что уже говорил: я не собираюсь закрывать оркестр "Виртуозы Москвы", а буду его реконструировать.
— Каким образом?
— В сентябре мы объявляем конкурс на замещение вакантных мест. Дело в том, что "Виртуозы" станут московским оркестром. А ряд наших музыкантов (11-12 человек.— Ъ) по разным причинам решили остаться в Испании. Это нормально. У каждого человека есть персональные обстоятельства, и их нужно уважать и учитывать. Просто я немного заблуждался, так как думал, что Испанию покинет гораздо больше народу. Наверное, вследствие этих моих заблуждений положение обострилось. Посмотрим, что покажет конкурс.
— Каковы будут отборочные критерии?
— Во-первых, профессионализм. Предусмотрены три тура испытаний, итоги которых будут зависеть не от одного меня — там будет созвано жюри. Во-вторых, желание испытуемых играть музыку. По большому счету, а не просто так — чтоб как-то там заработать.
— Когда 20 лет назад вы создавали "Виртуозов Москвы", вы руководствовались тем же?
— Наверное, да. Хотя, мне кажется, наш стиль сформировался уже после того, как нами был пройден огромный репертуар. Обидно, что позабыты сейчас те диски современной музыки — Шнитке, Губайдулиной, Пярта, Ноно, Берио, которые мы записывали, пока у нас был уникальный контракт с американской фирмой RCI, входящей в BMG.
— Сейчас он расторгнут?
— Какое-то время назад пришлось пойти на это, так как на нас стали оказывать, скажем так, творческое давление. Например, в комплекте с малоисполняемыми тогда отечественными композиторами мы были обязаны выпустить три диска скандинавской музыки. У меня нет никакого предубеждения к скандинавам, но в дикой любви к современной скандинавской музыке признаться не могу.
— А к нашей современной?
— Я живу, не изменяя себе. Если мне нравится сочинение Губайдулиной — я его играю, если не нравится — нет. Я дружу с Пяртом, с Канчели. Но ни к одному из них я никогда не ездил пить чай и просить: "Напишите мне, посвятите мне вашу музыку". Считаю, что каждый человек способен войти в историю самостоятельно. Сейчас мне вспомнился эпизод со Шнитке: я сделал обработку его "Сюиты в старинном стиле" для камерного оркестра и, показав ее, спросил — можно ли вписать два такта в одну из частей. Шнитке подумал, что я хочу вписать это своей рукой, но я его разубедил — нет, Вашей. Он ничего не ответил. В общем, для записи "Сюиты" я сам сделал то, что хотел. А спустя полгода, когда Шнитке услышал эту запись, он позвонил и сказал: "Я совершенно с вами согласен". В 1994 году он посвятил мне "Пять фрагментов Иеронима Босха". До сих пор мне это кажется невероятным.
— Это сочинение я слышала в декабре — вы его отлично исполнили. Но, честно говоря, в нынешнем репертуаре "Виртуозов" Шнитке выглядит экзотично. Кстати, и само слово "виртуозы" в названии оркестра не очень располагает к современным ассоциациям. Давая имя своему коллективу, вы апеллировали к тогдашней европейской моде?
— В 1979 году я услышал камерный оркестр Сан-Мартина под управлением превосходного дирижера Невила Маринера. Тогда я понял — это вот новое, что и я хотел бы делать. У слушателя они создавали впечатление, что музыка рождается прямо на глазах. Из наших я поклонялся Рудольфу Баршаю, но в его камерном оркестре были некоторые ограничения — излишняя заученность, что ли.
А что касается аналогии с "Виртуозами Рима", их опыт задел меня больше не в смысле репертуара, а в вопросах субординации между дирижером и музыкантами. Когда "Виртуозов Рима" возглавлял Ренато Фазано, они блестяще играли старинную итальянскую музыку. Но потом он ушел, и оркестр стал другим. Как ни крути, а от руководителя зависит достаточно много.
— Раз уж пошел разговор о дирижерах, скажите, как вам представляются ваши будущие отношения с Российским национальным симфоническим оркестром? Вы ведь стали его руководителем.
— Мне сложно сказать про РНО, потому что это единственный оркестр в России, с которым я не работал. Я слышал их записи и один раз был на их концерте. В целом, это очень крепкий коллектив, но в нем есть болевые точки. Пока я с музыкантами не знаком. Сразу скажу, что никого из них лишать работы не собираюсь. Незадолго до моего выезда в Люцерн, прошло совещание совета директоров РНО, на котором обсуждались планы оркестра. Со своей стороны, я уже договорился о приезде в Москву известных дирижеров — таких, как Майкл Тиссен Томас, Кристоф Эшенбах, ученик Мюнша — Джордж Криш. Думаю, это будет полезно.
— Полезно?
— Вы знаете, было время в Московской консерватории, когда своему ученику Якову Флиеру Игумнов говорил — пойди поиграй Баха Файнбергу, а Бетховена — Гольденвейзеру. Это потом уже учеников превратили в собственность их педагоги. Я — не собственник РНО. Я ведь буду не только в Москве, а везде. Как президент конкурса Сарасате, сразу после открытия московского сезона, поеду туда. Потом в Ла Скалу — на открытие симфонического сезона. Потом будут большие испанские гастроли РНО, с которым затем — поездка по Латинской Америке и подготовка к декабрю, когда РНО ждет большое турне по Америке, в связи с 10-летним юбилеем оркестра. Там мы будем дирижировать пополам с Михаилом Плетневым.
— Создается впечатление, что вы расстаетесь с сольной карьерой.
— Я не очень люблю слово карьера. Мне нравится слово служение. Как раз вчера в Люцерне я играл Первый скрипичный концерт Шостаковича с оркестром Парижской оперы. Недавно с оркестром Мюнхенского радио играл сочинение Хартмана. Впереди — сольные концерты в Карнеги-холле с симфоническим оркестром Сан-Франциско.
— Что же после всего этого "остается" вашей жене Сати и трем дочкам?
— Мало что остается. Разве что везу кого-либо из них с собой. В сентябре, например, прихвачу младшую в Москву — она очень хорошо умеет меня успокаивать и приводить "в себя".
— Это какое-то особенное искусство?
— Это особенное искусство Анечки, которой четыре с половиной года.