Борис Эйфман, художественный руководитель и единственный балетмейстер созданного в 1977 году Театра Бориса Эйфмана, с 70-х годов известен как главный балетный диссидент. Государственное признание получил в постсоветскую эпоху, когда от бессюжетных нонконформистских постановок перешел к сюжетным монументальным балетам, трактующим актуальные политические и философские проблемы. Заслуженный деятель искусств, лауреат премии "Золотая маска".
— Было ли для вас неожиданностью присуждение Государственной премии?
— Всякая премия — неожиданность, а с другой стороны, когда вся жизнь отдана своему делу, такое признание — закономерность. Госпремия как бы награда моя, но это в первую очередь признание творчества нашего Санкт-Петербургского академического театра балета, наших артистов и художника Вячеслава Окунева — всех тех, кто действительно утверждает в мире приоритет и авторитет русского балета конца XX века. И вообще, признание артиста при жизни у себя на родине — это высшая благодать.
— Теперь, когда из маргинала вы окончательно превратились в государственного человека, изменилось ли ваше самоощущение?
— Какие могут быть изменения, когда я провожу три четверти времени в балетном зале! Сейчас я в поте лица выпускаю новый спектакль. При получении наград есть только огромное желание сохранить творческое долголетие. Планов у меня очень много и хотелось бы, чтобы Бог дал мне здоровье и силы их реализовать. Я меняюсь только художественно — к лучшему. Все как бы наоборот: тело стареет, а душа и фантазия становятся более изощренными, более интересными. Я для себя открываю какие-то новые тайны, новые возможности своей профессии, идет развитие техники, мастерства.
— Вас не смущает, что современным хореографом вас называют преимущественно те, кому около пятидесяти?
— Ну и замечательно, вы подрастете и тоже будете называть меня современным хореографом.
— Вскоре вы впервые будете ставить спектакль не в своем коллективе. Я имею в виду "Павла Первого", запланированного в Большом театре на следующий сезон. Не боитесь?
— Боюсь. Это очень сложно, потому что для меня сочинение очень интимный акт. Мне очень трудно работать не с моими танцовщиками: я очень трудно привыкаю к актерам и очень трудно открываюсь перед ними. Но ситуация безвыходная: я дал обещание Владимиру Викторовичу Васильеву, и я сделаю все, что от меня зависит, чтобы его выполнить. А вот все, что будет зависеть от актеров, от Большого,— театр должен будет выполнить свои обещания и свои обязательства. Если мне дадут возможность сделать этот спектакль качественно, как я его представляю, то я буду рад, что в Большом театре пойдет мой балет. А если интересы не совпадут — спектакля просто не будет. Я убежден в том, что пресловутое недоверие к посторонним хореографам — это скрытая форма самозащиты артистов Большого. Но если копнуть поглубже, задеть струну — они все очень творческие люди. Я убежден, что они будут работать, во всяком случае, профессионально.
— Как вы думаете, кто кроме вас из современных российских хореографов достоин Государственной премии?
— Я Госпремии не даю, я ставлю балеты.