Окончание. начало см. в "Коммерсанте" от 3, 4 июня
Жорж Дантес — Екатерине Гончаровой. Петербург, 22 декабря 1836 г.
...Барон просил меня предупредить Вас о первом полонезе и еще о том, чтобы Вы держались поодаль от Двора, но так, чтобы он смог найти Вас. Мне и без Вашей записки было ясно, что госпожа Хитрово — доверенное лицо Пушкина. Она, кажется, так и не избавилась от привычки совать нос в чужие дела. Сделайте одолжение, если Вам придется еще раз услышать что-то в этом роде, скажите, что госпоже Хитрово пристало бы следить за собственным поведением, а не за поведением других, хотя бы ради приличия, да, впрочем, она давно уже лишилась рассудка... Возмутительно, что Вы не сможете завтра достать кареты, хотя Вам лучше моего известны условия Ваших выездов. Я не могу дать Вам совета по этому поводу. Однако во всех случаях я не хотел бы, чтобы Вы просили формального позволения Вашей милой тетушки...
Дантес провел новогоднюю ночь у Вяземских. В течение некоторого времени их дом был закрыт для Дантеса, но с тех пор, как тот официально обозначил свое положение в глазах света, они были вынуждены принимать его, ведь теперь он был женихом свояченицы Пушкина, к тому же оставался другом их дочери и зятя. Всю ночь Дантес не сводил глаз с Натали, он танцевал с ней, шутил и сорвал с ее губ не одну улыбку. Пушкин был страшен. Графиня Наталья Строганова сказала об этом Вяземской: "Будь я его женою, я не решилась бы вернуться с ним домой!"
7 января Николай I ненадолго появился на балу у княгини Марии Григорьевны Разумовской. В зале с белоснежным мраморным полом и лазурным сводом с мерцающим золотом звездами император заметил Наталью Николаевну. Он подошел к ней, сказал принятые комплименты о наряде и красоте, затем предостерег от опасности, которой ее красота может подвергнуться. Ей надо быть сдержаннее, больше заботиться о своей репутации, ради себя в первую очередь, но, конечно же, ради счастья и благополучия мужа, чрезмерная ревность которого уже всеми замечена. Узнав об этом, Пушкин понял, что никогда прежде не чувствовал себя таким униженным. Теперь уже и сам царь обсуждает с Натали его частную жизнь и дает ей по этому поводу ценные указания.
10 января 1837 года состоялась свадьба Дантеса и Гончаровой, в которой сомневался не только весь Петербург, охваченный невероятными слухами, но и сама невеста. Венчали сперва по католическому, а затем — по православному обряду. В регистрационной книге Исаакиевского собора священник Николай Райковский записал, что Екатерине Гончаровой было двадцать семь лет. На самом деле ей было двадцать девять, то есть почти на четыре года больше, чем жениху. Пушкин не явился ни в собор святой Катарины, ни в Исаакий, и Наталья Николаевна, повинуясь его приказу, вернулась домой сразу после венчания и на свадебном торжестве не присутствовала.
Голландский посланник стремился хотя бы к формальному примирению между Пушкиным и Дантесом. Сразу же после свадьбы Дантес по настоянию приемного отца написал Пушкину: теперь, мол, все стало на свои места и пришло время забыть о произошедшем. Пушкин не ответил. 14 января граф Григорий Александрович Строганов давал в честь новобрачных праздничный обед. После последнего блюда под влиянием превосходных вин умы гостей разгорячились, и барон Геккерен подошел к Пушкину. Он улыбался и был любезен, как только мог. Он сказал, что теперь уверен в том, что Пушкин изменит отношение к сыну. Отныне и впредь, как он надеется, Пушкин будет обходиться с ним, как с родственником, как с зятем. Пушкин холодно ответил, что не имел насчет отношений с Дантесом никаких намерений. Однако Дантес с женой все-таки решили навестить Пушкина. Их не приняли. Дантес вновь написал Пушкину. Тот даже не вскрыл письма. Более того, он повез его Екатерине Ивановне Загряжской с тем, чтобы она передала его Дантесу.
У нее он сталкивается с голландским посланником и приказывает ему вернуть письмо сыну — он отказывается не только читать его письма, но и слышать его имя. Геккерен, с величайшим трудом сдерживая себя, возражает, что не может принять письмо, не им и не ему написанное. Пушкин выходит из себя и уже кричит на Геккерена: "Ты возьмешь его, негодяй!" Геккерен уже в который раз проглатывает оскорбление и умолкает. С этого дня он откровенно жалуется всему свету на человека, который вел себя как дикарь, истинно достойный именоваться африканцем.
Старуха-служанка, одно время служившая горничной у сестер Гончаровых, рассказывала уже взрослой дочери Натальи Николаевны о таком случае. Как-то Александрина Гончарова потеряла крестик, которым очень дорожила. Она никак не могла его найти и приказала своим людям обыскать весь дом. Вечером человек стал готовить Пушкину постель (Наталья Николаевна недавно родила дочь и поэтому спала отдельно) и нашел в ней потерянный крестик. Мы не знаем, имела ли эта "постельная история" под собою те самые основания, которые заподозрила прислуга, но легко можем вообразить, что Геккерен и его приемный сын разболтали ее для того, чтобы показать, каким человеком был Пушкин, тот самый, который позволял себе проповедовать и порицать. Теперь между домами Геккерена и Пушкина шла война в открытую.
У австрийского посланника 21 января 1837 года был великолепный бал. Приглашено было четыреста человек, среди которых — Пушкин с женой и Дантес с женой. На этот раз не было совершенно никаких условий для литературных бесед и Мария Мердер — барышня-шпион и скрупулезнейший информатор, подслушала совсем другие речи: "Дантес провел часть вечера неподалеку от меня. Он оживленно беседовал с пожилою дамою, которая, как можно было заключить из долетавших до меня слов, ставила ему в упрек экзальтированность его поведения.
Действительно, жениться на одной, чтобы иметь некоторое право любить другую, в качестве сестры своей жены,— Боже! для этого нужен порядочный запас смелости. Я не расслышала слов, сказанных дамой. Что же касается Дантеса, то он ответил громко, с оттенком уязвленного самолюбия: 'Я понимаю то, что вы хотите дать мне понять, но я совсем не уверен, что сделал глупость!'
— Докажите свету, что вы сумеете быть хорошим мужем... и что ходящие слухи неосновательны.
— Спасибо, но пусть меня судит свет.
Минуту спустя я заметила проходившего А. С. Пушкина. Какой урод!
Рассказывают — но как дерзать доверять всему, о чем болтают?! Говорят, что Пушкин, вернувшись как-то домой, застал Дантеса наедине со своею супругою.
Предупрежденный друзьями, муж давно уже искал случая проверить свои подозрения; он сумел совладать с собою и принял участие в разговоре. Вдруг у него явилась мысль потушить лампу, Дантес вызвался снова ее зажечь, на что Пушкин отвечал: 'Не беспокойтесь, мне, кстати, нужно распорядиться насчет кое-чего...' Ревнивец остановился за дверью, и через минуту до слуха его долетело нечто похожее на звук поцелуя..."
Итак, сторона Дантеса взяла верх, а Пушкин сделался героем историй в духе "Декамерона". Этот анекдот блуждал по земле еще годы, если не десятилетия. Фредерик Лакруа включил его в свои "Русские тайны": "П. сомневался относительно верности своей супруги... Он решил проверить свои подозрения и вот что придумал. Он пригласил на ужин друга. Отужинав, они прошли в гостиную. На столе горели две свечи. П. случайно задел одну свечу, она погасла, а он, будто бы пытаясь ее зажечь, погасил и другую. В темноте он измазал сажей рот, а потом обнял и поцеловал жену. Спустя минуту он появился в гостиной, держа в руках лампу. Посмотрев на друга, он заметил, что у того губы измазаны сажей. Сомнений больше не было — неверность жены была доказана. Назавтра обманутый муж был убит соперником на дуэли..."
На большом зимнем балу у графов Воронцовых-Дашковых Пушкин подошел к государю и поблагодарил за советы, данные Наталье Николаевне. "Разве ты мог ждать от меня чего-то другого?" — спросил царь, входя в распахнутую ловушку. "Я не только ожидал, но был уверен, что и Вы ухаживали за моей женой". Мы не уверены в том, что этот разговор состоялся именно у Воронцовых-Дашковых, но совершенно точно, что тем вечером в их салоне кроме Пушкиных были и Дантесы. Кавалергард был в ударе и сыпал остротами. Он взял блюдо с фруктами и громко сказал: "Это для моей законной", сделав особое ударение на последнем слове и тем самым напомнив о другой своей подруге — прекрасной и незаконной. Он много танцевал с Натали и несколько раз был ее визави в контрдансах. Ему удалось даже коротко поговорить с ней.
Вечером 24 января Пушкины были у Мещерских. Аркадий Россет, пришедший с опозданием, прошел в кабинет хозяина, чтобы поздороваться с ним. Мещерский играл в шахматы с Пушкиным. Тот спросил Россета: "Вы ведь уже были в гостиной? Этот человек уже рядом с моей женой?" Россет пробормотал: "Да, Дантеса я уже видел". Пушкин рассмеялся над его замешательством.
София Карамзина — брату Андрею. Петербург, 27 января 1837 г.
...В воскресенье у Катрин было большое собрание без танцев: Пушкины, Геккерены (которые продолжают разыгрывать свою сентиментальную комедию к удовольствию общества). Пушкин скрежещет зубами и принимает свое всегдашнее выражение тигра, Натали опускает глаза и краснеет под жарким и долгим взглядом зятя,— это начинает становиться чем-то большим обыкновенной безнравственности; Катрин направляет на них обоих свой ревнивый лорнет, а чтобы ни одной из них не оставаться без своей роли в драме, Александрина по всем правилам кокетничает с Пушкиным, который серьезно в нее влюблен и если ревнует свою жену из принципа, то свояченицу — по чувству. В общем, все это очень странно, и дядюшка Вяземский утверждает, что он закрывает свое лицо и отвращает его от дома Пушкиных...
По воспоминаниям Вяземских, Пушкин не скрывал от жены, что будет драться. Он спросил, о ком она будет плакать. "О том, кто будет убит",— ответила Наталья Николаевна...
После дуэли в обществе произошел раскол. Клан Нессельроде открыто встал на сторону Дантеса и смело расточал проклятия в адрес умершего. Бенкендорф твердил одно и то же: на Черной Речке Пушкин вел себя wie ein grober Kerl — как настоящий грубиян. Немало романтиков и юных кавалергардов также держали сторону Дантеса.
Из дневника Марии Мердер: "В моем распоряжении две версии. Тетя рассказывает одно, бабушка совсем другое — последнее мне милее. У бабушки Дантес-де-Геккерен является 'галантным рыцарем', а если верить тете — 'это — грубая личность'... Видимо, прав был Б-н, когда говорил, что женщинам больше по нраву франты. Вот и мне Дантес куда милее Пушкина... Поговаривают о том, что Дантес может лишиться руки — бедный молодой человек!"
3 февраля Николай I в письме сестре Анне Павловне просит ее предупредить мужа Вильгельма, что вскоре он подробно опишет обстоятельства "трагического происшествия, положившего конец карьере Пушкина". Он пошлет письмо с курьером, ибо любопытство почты ему невыносимо. (Что за необыкновенная страна, эта Россия! Сам император боится перлюстрации собственных писем!)
10 февраля Жорж Дантес предстал перед военным трибуналом. 13 февраля судьи решили, что случай ясен и можно выносить приговор. Данзаса и Дантеса формально приговорили к смертной казни с тем, чтобы, как это всегда делалось, изменить приговор на более мягкий. 19 февраля военный суд вынес приговор: казнить обоих через повешение, Пушкину посмертно — то же наказание.
11 марта дело было передано в министерство военное, которое неделю спустя передало Николаю I свое заключительное решение: Дантеса разжаловать в солдаты и выслать за пределы Российской Империи, Данзаса взять под стражу на два месяца. 21 марта жандармский офицер Новиков сопроводил бывшего кавалергарда в голландское посольство, чтобы он смог проститься с женой и приемным отцом. Около двух часов дня тройка отправилась от подъезда голландского посольства. Новиков вез Дантеса к прусской границе.
Екатерина де Геккерен — мужу. Петербург, 22 марта 1837 г.
...Мне невыносима мысль, что еще две недели придется прожить без тебя. Я считаю часы и минуты, которые нужно прожить в этом проклятом Петербурге. Как бы хотелось мне быть далеко отсюда. Сердце мое разрывается, милый, бедный мой, когда я воображаю, как ты страдаешь от поездки по нашим ужасным дорогам. Надеюсь, что в Тильзите ты передохнешь. Умоляю, береги свое здоровье, в особенности руку... Вчера после твоего отъезда графиня Строганова посидела с нами еще некоторое время. Она развязала на мне корсет, сняла его и переодела в капот. После этого меня уложили на диван, послали за Раухом, который дал мне какую-то мерзость и велел лежать до сегодняшнего дня, чтобы сберечь ребенка, который из благовоспитанного и нежного сына стал плохо себя вести оттого, что у него отняли отца... Тут одна горничная (русская) все восхищается тобою и твоим умом. Она говорит, что никогда в жизни никто с тобою не сравнится, и она не забудет своего восхищения от твоей фигуры, затянутой в мундир...
Жоржу де Геккерену после России все казалось мелким и ничтожным. Но он быстро привык к родной стране и во второй половине сороковых годов начал политическую карьеру. В 1848 году его избрали в Национальную ассамблею, а на следующий год — в Конституционную. Он поступился интересами легитимистов и стал на сторону принца Луи Наполеона Бонапарта, президента Второй Французской Республики. В марте 1852 г. его избрали сенатором. В мае того же года он блестяще выполнил возложенную на него миссию — разведывание позиции Австрии, Пруссии и России в отношении Луи Наполеона, который собирался провозгласить себя императором Франции. Для этого он встретился в Берлине 10 мая 1852 г. с Николаем I, который в частной беседе выразил свое удовлетворение новым сильным французским правительством, при этом не скрывая озабоченности по поводу возрождения Империи.
Сенатор Жорж де Геккерен был доволен судьбой. Он не раз говорил о том, что только случаю обязан своей блестящей политической карьерой. Если бы он из-за этой проклятой дуэли не принужден был покинуть Россию, то в будущем стал бы командовать полком в каком-нибудь русском провинциальном городишке, у него была бы громадная семья и крошечное состояние.
Он умер в Сульце 2 ноября 1895 г. в окружении детей, внуков и правнуков. Ему было восемьдесят три года. О его личной жизни после смерти жены нам ничего неизвестно. В семейном архиве сохранилась копия письма, которое около 1845 г. из Москвы ему прислала некая "Мари". Это машинопись, с указанием на размер бумаги подлинника и описанием заглавных букв и печати. Жаль, что подлинник утерян. Тогда бы мы своими глазами увидели бы дату отправления. "Мари" пишет: "...Я убеждена, что вы благородный человек, Жорж, и потому осмеливаюсь просить Вас о жертве. Я выхожу замуж, мне хочется быть доброй, порядочной женой. Человек, за которого я выхожу, заслуживает счастья. Умоляю вас, сожгите все мои письма, уничтожьте мой портрет. Принесите эту жертву ради моего спокойствия, ради моего будущего. Молю вас, ради нескольких дней того счастья, которое я дала вам. Вы заставили меня задуматься о моей жизни и о предназначении женщины. Я должна вернуться к добропорядочной жизни, знаю, что и Вы желаете мне этого. Не пишите мне больше — я не должна получать ни единой строчки, которую не смог бы прочесть муж мой. Будьте счастливы тем счастьем, которого я вам желаю и которого по воле судьбы я не смогла вам дать. Теперь мы разлучены навек, но знайте, что я никогда не забуду, что вы сделали меня лучше, что вам я обязана и добрыми чувствами и разумными мыслями, которых не знала до знакомства с вами... Еще раз прощайте, Жорж".
Перевод ЕЛЕНЫ Ъ-ПАСТЕРНАК