Ситуация накануне пушкинского юбилея понятна — через 200 лет не знают только того, чего не хотят знать. Это в полной мере относится к знаменитой находке итальянской славистки профессора Серены Витале. В июне 1989 года ей удалось получить от барона Клода де Геккерена письма, которые его прадед Дантес отправил в 1835-1836 годах из Петербурга. В этих письмах содержалась история тех отношений, которые сложились у него с Натальей Николаевной Пушкиной. В 1946 году фрагменты двух писем из этой пачки были опубликованы во Франции Анри Труайя и поразили литературоведов настолько, что о них предпочли забыть, поскольку они не вписывались в официальную версию об ангеле-Натали и дьяволе-Дантесе. И затем более сорока лет письма не появлялись в печати. На основании этих документов Серена Витале написала свою знаменитую книгу "Пуговица Пушкина". Она вышла в Италии еще в 1995 году, но до сих пор не издана на русском. Сегодня мы предлагаем читателю отрывки из этой книги. С СЕРЕНОЙ ВИТАЛЕ беседует корреспондент Ъ ИЛЬЯ Ъ-МАКСИМОВ.
— В 1946 году Анри Труайя опубликовал только выдержки из предоставленных ему писем. Почему?
— Почему он счел необходимым сделать эту, так сказать, первую цензуру, я не знаю. Он мог бы опубликовать все, потому что барон Геккерен дал ему разрешение. Но опубликовал только те отрывки, которые ему были нужны, да и то с фактическими неточностями. Ахматова мучилась, ломала себе голову над этими отрывками, а там просто были неправильно переданы некоторые имена.
— До следующей публикации прошло почти 50 лет. Чем была вызвана такая пауза? Была ли какая-нибудь реакция из России на публикацию Труайя, попытки связаться лично с правнуком Дантеса?
— Знаете чем? Тем, что никто не обращался к барону. Никто! С одной стороны, это можно понять. Россия, "железный занавес", невозможность ездить, вести поиски в западных собраниях и архивах. С другой — понять невозможно, были же ученые, которые работали на Западе, культурные атташе, люди из консульства.
Никто не пришел к барону, как будто всем было все равно. И тогда Клод де Геккерен решил сам издать эти письма, но не смог, потому что не знал русского языка. У меня есть целые папки его записей. Он старался, но у него не вышло, и я помню, как он мне сказал: "Слава Богу, что вы это сделаете, потому что мне уже не выучить русский язык".
— То есть вам удалось завоевать его доверие?
— Мне не нравится слово "завоевать", как будто это какая-то крепость. Честный и очень любезный человек, он хотел только одного: чтобы это было сделано грамотно, со знанием французского языка, со знанием французского быта той эпохи. Он как бы экзаменовал меня, спрашивал, что я знаю о Дантесе, проверял мой французский. И я его прекрасно понимала, потому что самые большие ошибки были сделаны именно из-за незнания французского языка. То поколение пушкиноведов, которые знали французский, исчезло, так что советское толкование последних дней перед дуэлью прошло через людей, которые не знали оригиналы документов. Я повторю, что это был любезнейший человек, который готов был во всем идти навстречу. Если бы только люди обратились к нему! Понимаете? Непонятно, почему советские пушкинисты не искали его ветвь, ведь все знали, что в этой семье должны быть какие-то документы.
— Может быть, это связано с тем, что в России отношение к Дантесу запрограммировано с детства? Убийца Пушкина, одиозная фигура.
— Хорошо, но ради знания Пушкина могли бы обратиться. Еще раз повторю, что барон де Геккерен был открыт для сотрудничества. Когда я его встретила, у него была уже болезнь Альцгеймера, он был стар, но он был готов к помощи. И у него дома был такой культ Пушкина и Гончаровой — просто вы не можете себе представить! Дочку он назвал Наталья. Представляете, существует Наташа Геккерен. Как ни странно. Вы знаете, все сыновья, то есть уже не сыновья, а наследники, правнуки Пушкина (я имею в виду французские ветви), были в постоянном контакте с семьей Геккеренов. Это можно проверить, ведь существует переписка. Так что демонизации Дантеса, которая была в России, у Пушкиных как раз не существовало.
— А как лично вы относитесь к Жоржу Дантесу и как вы оцениваете его личность и ту роль, которую он сыграл в последний год жизни Пушкина?
— Вы поймите, я не защищаю Дантеса. Просто Пушкин был гений, а он — нормальный. Он не был демоном, он был обычный молодой человек. Не он убил бы Пушкина — так Пушкин бы его убил, и никто бы о нем сейчас не вспоминал. Демонизировать Дантеса — значит отводить слишком большую роль его фигуре. Просто рок выбрал его. Вот и все.
— Скажите, почему эти письма на русском языке не были опубликованы полностью?
— Скоро выйдет книга в издательстве "Звезда", в которой будут опубликованы все 25 писем, предоставленные мне бароном.
— Я напомню еще и о переписке Екатерины Гончаровой с Дантесом, которую вы опубликовали в 1997-м в журнале "Звезда".
— Пока это все, что я нашла, потому что другая часть архива Геккерена лежит где-то во Франции. Им владела родная сестра Клода де Геккерена, которая тогда уже была очень больна, стара и не хотела никого допускать к архиву.
— Ваша книга "Пуговица Пушкина" появится на русском языке?
— Вы знаете, это для меня самая ужасная история в жизни. Потому что книга переведена на десять языков, только что издана, например, в Норвегии. Но так и не вышла по-русски, чего мне очень хотелось. Потому что для ученого, как я, было бы хорошо иметь какую-то реакцию из России. Но есть люди, которые читали книгу по-английски, или по-французски, или по-итальянски. Сейчас я веду переговоры с одним издательством из Калининграда. Они делают перевод с большой любовью, и я думаю, что книга выйдет к новому году.
— К дню рождения Пушкина мы хотели бы предложить читателям некоторые фрагменты из книги. Вы не против?
— Почему? Пожалуйста. С удовольствием. Но я должна вам сказать, что очень внимательна к переводам. Пусть это будет ваш вариант с оговоркой, что автор не имел времени все внимательно отредактировать. Для меня все это очень важно, потому что исследование не закончено. Есть еще одна загадочная фигура в истории с дуэлью. В России у Дантеса была любовница, которую он бросил ради Натальи Николаевны. В одном из писем барону Геккерену он называет ее mon epouse и сообщает, что она потеряла ребенка и рискует потерять другого. Письмо относится к августу-сентябрю 1835 года. Понятно, что это еще один, доселе неизвестный, персонаж, имеющий прямые интересы в этой истории. Если бы удалось найти в петербургских метрических книгах того времени запись о смерти ребенка, можно было бы узнать имя матери, учитывая, что круг приблизительно понятен — или аристократический, или театральный. Но к метрическим книгам уже много лет нет доступа, так что имя до сих пор неизвестно.