В субботу при полном аншлаге в Большом зале консерватории прошел концерт памяти Иегуди Менухина, на котором в сопровождении Российского национального оркестра под руководством главного дирижера Йенской филармонии Андрея Борейко выступил всемирно известный скрипач ГИДОН КРЕМЕР. После концерта он дал эксклюзивное интервью музыкальному обозревателю Ъ ЕЛЕНЕ Ъ-ЧЕРЕМНЫХ.
— Как вы относились к Менухину?
— Менухин был одним из тех немногих музыкантов, которым я поклонялся. Он был в первую очередь человеком. Личностью. И занят был большим, чем только музыкой. Поэтому его пути меня интересовали, вдохновляли, притягивали. Это не значит, что у меня к нему было отношение как к Богу, я из него идола не делал.
Я был очень польщен, когда он передал мне свой фестиваль в Гштааде. Менухин был очень трогателен. Он очень открыто относился к моим новым идеям. Сотрудничать с ним мне приходилось не слишком часто, но несколько раз я играл под его управлением как солист, а он дирижировал. И еще была оказия, когда мы выступили вместе на церемонии передачи мне фестиваля — играли двойной концерт Баха. Меня не оставляет ощущение, что мы так и не успели поговорить обо всем, о чем хотелось. Что я не успел войти с ним в тот контакт, которого я всегда себе желал,— слишком я его уважал, наверное. Не хотел беспокоить. Но у меня сохранились письма и сохранилось ощущение, что это был светлый человек, что он украшал жизнь.
— Это ваше ощущение распространяется и на Менухина--общественного деятеля?
— Он был очень принципиальным человеком. Меня привлекало в нем то, что он умел быть очень неудобным. В политике и общественной жизни он не только сглаживал углы. Нередко он занимал ту позицию, которую и надо было занимать. Например, в защиту палестинцев.
— Приняв из его рук Гштаадский фестиваль, удалось ли вам развить там собственную линию, связанную с современной музыкой?
— Концепция Гштаадского фестиваля, к сожалению, изменилась до той степени, что я просто-напросто отказался от руководства им. Я делал его два года, в течение которых мне хотелось придать этому фестивалю какое-то лицо. Но силы, стоявшие не за Менухиным, а за администрацией фестиваля, оказались очень провинциальными и очень консервативными. Мне стало неинтересно. В сущности, в последние годы Гштаад принадлежал Менухину уже чисто символически. Когда меня пригласили туда, мне пообещали полную творческую свободу, но, пообещав, тут же ее и забрали. Поэтому я ушел.
— Конечно, это ужасно. Но это означает, что ваши силы теперь целиком принадлежат знаменитому "кремеровскому" фестивалю в Локкенхаузе. Несколько лет назад ходили слухи, что он закроется.
— Нет, Локкенхауз продолжается. Я рад, что он будет проходить в 18-й раз и что он как раз не изменился нисколечко. Я думаю, то же самое было и в Гштааде в самом начале, когда Менухин делал его первые годы. Но что с этим фестивалем стало через 40 лет?!
— Чайковский в вашем репертуаре — это знак изменившегося отношения к классике?
— Нет. Я никогда не хотел видеть себя исполнителем только современной музыки, хотя переиграл ее очень много. То же и с классическим репертуаром. Я стараюсь быть всесторонним и рад, что в современной музыке могу служить композиторам столь различным, как Ноно и Канчели, Шнитке и Пиаццола, Губайдулина и Вустин. А классиков я не забываю, потому что без них было бы намного беднее. Я берегу свое отношение к ним и поэтому исполняю заигранные всеми сочинения очень редко. Концерт Чайковского я долго не играл, но в последний год вернулся к нему — это сочинение прекрасно. Я стараюсь к нему относиться непредвзято, неканонически, поэтому играю его, как если бы он был написан только вчера.