Новый роман Евгения Попова исполнен в пограничном жанре — это обширный мемуарный комментарий к одному из ранних литературных опытов автора. К тяжелой поступи мемуаристов Серебряного века и ковылянию бесконечно вспоминающих самих себя шестидесятников теперь добавилась танцующая походочка легконогих полусовков-полудиссидентов семидесятых.
Писателям не полагается забывать о своем прошлом. Если забыл — какой ты, к чертовой матери, писатель? Быстро вспоминай или уж придумывай, если не можешь вспомнить. Почему дело обстоит именно так — никому доподлинно неизвестно, это, вероятно, традиция здешних мест. Не зря про то, что писали в последние лет десять, принято говорить: мемуарный шквал, буря вспоминательства.
Евгений Попов, представитель довольно-таки межумочного литературного поколения (родившиеся между 45-м и 55-м) — уже не советское, но все-таки еще и не российское,— открывает очередной раздел русской мемуаристики конца века.
Шестидесятники более-менее отписали свое, сорокалетним еще зазорно начинать. Итак, семидесятники, теперешние пятидесятилетние. Боги отказали им, как всем жителям позднего совка, в сколько-нибудь ярких судьбах — остается писать биографию духа.
Евг. Попов строит свою "Подлинную историю 'Зеленых музыкантов'" следующим образом. В начало книги помещен его ранний рассказ под названием "Зеленые музыканты" — страниц эдак на 50. Еще 250 — развернутые комментарии к нему, но особого рода. Например, героя рассказа выгоняют из института. Он сопротивляется как может: "Может, вы все-таки поверите мне... в последний раз, Пров Никитич,— канючил Иван Иванович".
Вот факт сюжета. А вот комментарий: "Глагол 'поверить' в лживой стране имел какой-то идеолого-мистический смысл. Например, в газетной статье писали о том, как плохо шли дела где-нибудь на заводе, завод не выполнял план, подводил 'смежников', но потом пришел новый парторг и путем словесных манипуляций ухитрился сделать так, что 'коллектив поверил в себя' и стал 'передовым'".
Реалии комментируются главным образом через язык советской империи — ну и, соответственно, с особой выпуклостью видно, что этот подлый язычишко вкрадывался даже во вполне искренние литературные попытки начинающего автора. По цитированному отрывку читатель может составить представление и о стилистике книги, и об уровне иронии. И решить, читать ее или нет.
Еще несколько общих замечаний. Есть в романе одна авторская уловка, которая в тексте никак не освещена. Дело в том, что сам рассказ "Зеленые музыканты" — слабый, так себе. Он не открывает ничего, никакой особой "правды" и используется в качестве консервного ножа — чтобы уж "правду" все-таки вскрыть. В комментариях, где много всяких баек и анекдотов из жизни бывалого семидесятника Евг. Попова, естественно, присутствует альманах "Метрополь" — из-за участия в котором и не состоялась советская карьера молодого писателя Попова. Так вот, каким бы ни было общественно-политическое значение означенного альманаха, литературно он вполне ничтожен — вровень с этими самыми "Музыкантами". Это не значит, что не стоило бороться и противостоять. Но от того, что "Метрополь" боролся и противостоял, он не стал лучше в литературном смысле. Героизация собственного круга, создание мифа о самих себе — занятие в принципе малопочтенное, но все новые и новые поколения русских мемуаристов цепляют эту болезнь.
Отчасти извинительным обстоятельством является глубокая, искренняя и неустанно заявляемая ненависть Попова к советской власти. В этом с ним невозможно не быть солидарным: чем чаще напоминать, в каком же говне жила эта страна еще каких-нибудь 12-15 лет назад, тем лучше. "Карфаген должен быть разрушен",— твердит Попов. И даже если помимо этого ничего не сказано — спасибо и на том.
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ
Попов Евгений. Подлинная история "Зеленых музыкантов". М.: Вагриус, 1999.