Долг тиражом красен

Назойливость современных коллекторов и судебных приставов не идет ни в какое сравнение с "прелестями" долговых тюрем. Вряд ли и в литературе они займут заметное место — современных Диккенсов и Достоевских волнуют другие проблемы.

ЕЛЕНА ЧИРКОВА

Жан-Батист Мольер, Блистательный театр которого постоянно прогорал, несколько раз попадал в долговую тюрьму, откуда его вытаскивал отец, придворный обойщик и камердинер Людовика XIII. Рудольф Эрих Распе, хоть и взял в прототипы своего Мюнхгаузена не себя, а реального барона с той же фамилией, сам был не слишком чист на руку, горазд на аферы и угодил в долговую тюрьму в Англии. Другой аферист, Даниэль Дефо, оказался должен £17 тыс. (в сто раз больше в современных ценах) после гибели зафрахтованного корабля и, чтобы избежать ареста, вынужден был перебраться из Лондона в Бристоль, где мог выходить на улицу по воскресеньям — в этот день недели в городе было запрещено арестовывать должников. Пытаясь покорить Париж, молодой Рихард Вагнер отправился туда с супругой почти без средств, все ценное было заложено в ломбарде или продано, а когда жена заболела, угодил в долговую тюрьму на месяц.

В долговой тюрьме неоднократно оказывался Аполлон Григорьев. Там не работалось: отвратительная еда, "недостаток табаку и чаю". В последний раз литератор был выкуплен богатой генеральской женой и бездарной писательницей, которой пообещал отредактировать ее тексты. Та, впрочем, осталась внакладе — Григорьев умер через четыре дня после выхода на волю.

Но это мелочь по сравнению с участью, которая досталась жене Свидригайлова, героине "Преступления и наказания" Федора Достоевского. Свидригайлов сел в долговую тюрьму "по огромному счету", не имея ни малейших средств для уплаты. Некрасивая и немолодая Марфа Петровна выкупила заключенного с целью брака и приняла его кабальные условия — супругу было позволено "приглянуть иногда на сенных девушек", да и умерла Марфа Петровна, "по слухам", от побоев. "Знаете, до какой степени одурманения может иногда полюбить женщина?" — задает риторический вопрос Достоевский. Его самого, рьяного игрока в рулетку, угроза долговой тюрьмы в 1866 году заставила за бесценок продать права на публикацию полного собрания своих сочинений и нового романа "Игрок".

Дабы неповадно было

Институт долговых тюрем в России ввел Петр I, который подсмотрел идею в Голландии. Первая долговая тюрьма появилась в Москве на месте нынешнего Исторического музея, где под нее выделили глубокие подвалы. Считается, что отсюда и выражение "долговая яма". Несмотря на ужасные условия содержания узников, новшество по меркам своего дня было прогрессивным — были отменены кабальное холопство, телесные наказания и смертная казнь. До этого задолжавшего государству могли привязывать к позорному столбу и бить плетьми — выбивать долг, или казнить через повешение.

В Древней Руси частный кредитор имел право брать своего должника в кабалу и держать в погребе или использовать в качестве раба. "Русская правда" Ярослава Мудрого оговаривала, что разорившийся купец мог стать рабом своего кредитора, если банкротство наступило в результате неаккуратного ведения дел, но закон освобождал от ответственности оказавшихся в жалком положении из-за несчастного случая — им позволялось долг реструктурировать.

Полноценное законодательство о банкротстве — Устав о банкротах — появилось только в 1800 году, во время царствования Павла I. Разработал его Гавриил Державин. Устав разделил банкротство в результате ведения коммерческой деятельности и личное. Документ подразумевал несостоятельность "от несчастья" — в этом случае должника именовали "упадшим", "от небреженья и своих пороков" — такой банкрот считался "неосторожным", и "от подлога" — уличенных в нем именовали банкротами "злостными". В XIX веке долговые тюрьмы были основным механизмом взыскания задолженности с "неосторожных" и "злостных" неплательщиков: "неосторожному" могли присудить пять лет, "злостному" — еще больше. Сажали не только за невозврат долгов кредиторам, но и за неуплату налогов и судебных издержек, невыплату зарплаты.

Герой пьесы Островского "Свои люди — сочтемся", написанной в 1849 году, купец Самсон Силыч Большов задумывается, не объявить ли себя несостоятельным должником. Его стряпчий советует переписать имущество через закладную или купчую на приказчика Лазаря, потому как на жену "не действительно". Это рисковое дело: согласно Уставу о несостоятельности 1832 года, для признания подсудимого банкротом "злостным" было достаточно установить факт сокрытия им имущества путем "безденежной" передачи его третьим лицам. Однако Большов узнает из газеты, что в Москве — цепочка банкротств как намеренных, так и из-за мотовства, "в трехэтажных домах живут, другой такой бельведер с колоннами выведет, что ему со своей образиной и войти-то туда совестно". Каждый отказ от уплаты долгов влечет другие. Разорившиеся купцы должны и Большову: один "сахару для дому брали пудов никак тридцать, не то сорок", за другим долг "за масло постное-с, об Великом посту брали бочонка с три-с". Массовые невозвраты облегчают дело, Большов решается и просит стряпчего "за тысячу рублей и старую шубу енотовую" выправить бумаги. Самсон Силыч отписывает Лазарю дом и бизнес и "отсчитывает из наличного" с просьбой кормить его "со старухой" и заплатить кредиторам "копеек по десяти" за рубль долга. "Свои люди — сочтемся" — ответ Лазаря. Между тем приказчик положил глаз на Липочку, дочь Большова. Их свадьбе не бывать — мезальянс, если бы не новые обстоятельства. Как только Липочка узнает, что семейные дом и лавки теперь у Лазаря, а ее "тятенька" — банкрот, она, влюбленная в другого, тут же соглашается выйти за приказчика. Самсон Силыч оказывается в долговой тюрьме, терпит унижения: домой водят с солдатом и "Ильинка теперь за сто верст кажется". Рассчитывает быстро выйти, да не тут-то было. Для мирового соглашения кредиторы просят по 25 копеек за рубль, а Лазарь после долгих уговоров поднимается только до 15. Свободных денег у него якобы нет: "торговать начинаем... домик купил, заведеньице всякое домашнее завели, лошадок, то, другое". Свои люди, но не сочлись.

Владимир Гиляровский, описавший долговую тюрьму в очерке "Яма", утверждает, что большинство ее обитателей попадало туда "из-за самодурства богатеев-кредиторов, озлобившихся не на должника за то, что он не уплатил, а на себя за то, что в дураках остался и потерял деньги". В тюрьму обычно садился глава семьи, но могли упечь и родственников: одна женщина пришла в тюрьму, а "у нее семеро детишек, и сидеть она будет за мужнины долги".

В XIX веке посадка в долговую тюрьму стала элементом рейдерства, к ней прибегали и когда требовалось убрать с дороги конкурента — в бизнесе или личной жизни. В "Яме" старый солдат, много лет охранявший тюрьму, рассказывает, как одного только что женившегося молодого человека "усадил его богач-кредитор только для того, чтобы жену отбить".

Выйти из тюрьмы можно было, если долг гасил сам банкрот, родственники или за него внесли залог третьи лица. Поскольку банкрот содержался в долговой яме за счет кредитора, тому могло попросту надоесть платить "кормовые", но, как правило, кредиторы были готовы нести подобные расходы, лишь бы иным неповадно было. Упразднили долговые тюрьмы в Российской империи только в 1879 году.

По закону долга

В Древней Греции не расплатившийся должник попадал во временное рабство со всей своей семьей — пока долг не возвращали трудом. Срок неволи ограничивался, как правило, пятью годами, и попавший в нее по финансовой несостоятельности не мог подвергаться истязаниям. В Древнем Риме существовал институт долговых обязательств под залог личной свободы, и по истечении законной просрочки платежа кредитор был вправе арестовать должника и заключить в свою домовую тюрьму. Три раза в месяц, в базарные дни, он обязан был выводить заключенного на рынок в надежде, что кто-нибудь выкупит его из неволи, погасив таким образом долг. В ранний период Римской империи должника можно было обратить в раба, но с 326 года н. э. закабалить не возвратившего долг стало невозможно. Однако в пользу кредитора обращалось имущество должника — как нажитое к моменту банкротства, так и будущее, за исключением самого необходимого.

По древним французским и германским законам должника принуждали отрабатывать долг кредитору или надевали оковы и подвергали аресту, который длился, пока долг не будет выплачен, при этом кредитора обязывали должника "кормить и не увечить". В Средние века банкрота продолжали приравнивать к вору. В некоторых городах ему были обеспечены ошейник и позорный столб. В тюрьму тоже сажали, причем камеры были общими для мужчин и женщин. Выйти из тюрьмы можно было, уплатив долг — что, находясь в неволе, сделать было трудно — или же поступив в услужение в качестве раба. В средневековой Италии, которой институт банкротства был крайне необходим из-за обширной купеческой торговли, появился новый правовой инструмент — мировое соглашение должника с кредиторами.

В Англии первый закон о банкротстве был принят в 1542 году и являлся институтом защиты кредиторов. Он позволял отчуждать имущество должника в пользу заимодавца и сажать банкрота в тюрьму. К началу XVIII века в английской правовой системе впервые в мире сформировалось понимание того, что добросовестный банкрот, содействующий наиболее полному возмещению убытков кредиторам, может рассчитывать на прощение невыплаченных долгов. С этого времени устраняется уголовная ответственность при неумышленном банкротстве, а несостоятельных должников начинают выпускать из тюрем при условии, что они переселятся в США. В 1849-м вводится институт добровольного банкротства, тюремное заключение за долги отменяется законом "О должниках" 1869 года, который позволял сажать в тюрьму только тех, кто мог, но не хотел рассчитаться по долгам, и на срок не больше шести недель. В США тюремное заключение для должников было отменено в 1833 году, но "льгота" не распространялась на случаи утаивания денег при их наличии и на долги по алиментам. Последней из европейских стран практику заключения за долги прекратила Греция — в 2008 году. В наше время в долговую тюрьму можно угодить лишь в считаных странах, например в Объединенных Арабских Эмиратах.

Тюремная свобода

В Англии разные тюрьмы давали узникам различную степень свободы. В знаменитой лондонской тюрьме Флит разрешалось вести дела, принимать гостей, но оплачивать пребывание — "аренду" камер и пропитание — нужно было самим "постояльцам". Заключенным разрешали проживать поблизости, с семьей, если только они продолжали платить за камеру (долговая тюрьма была частным коммерческим предприятием).

Этот дух вольного предпринимательства отражен в "Посмертных записках Пиквикского клуба" Чарльза Диккенса, главный герой которых Сэмюэл Пиквик оказывается в заключении. Он состоятелен и попадает туда по идейным соображениям. Суд признал его виновным "в нарушении обязательства жениться" — якобы он поматросил (платонически) и бросил свою квартирную хозяйку. Ее ловкие адвокаты выигрывают дело, не гнушаясь подкупом свидетелей, и Пиквику присуждают выплатить "потерпевшей" £750 (около £50 тыс. в нынешнем масштабе) в качестве компенсации морального вреда. Сэмюэл отказывается, считая себя невиновным, а дело — сфабрикованным. Не моргнув глазом, он отправляется в тюрьму. Ее можно выбрать на свое усмотрение, и герой предпочитает Флит — в другой "шестьдесят кроватей в каждой камере и дверь на засове шестнадцать часов в сутки".

По прибытии Сэмюэл Пиквик должен "позировать для портрета", то есть "подвергнуться досмотру различных тюремщиков, чтобы те могли отличать арестантов от посетителей". В камеру его определят лишь на следующий день, а на ближайшую ночь один из надзирателей может "сдать" ему кровать "в своей каморке", которая оказывается комнатой с десятью железными кроватями. Пиквик "посредством математических вычислений" прикидывает, что эта грязная комната "приносит примерно такой же годовой доход, как улочка в предместьях Лондона".

По тюрьме можно свободно разгуливать в любое время. Пиквик совершает прогулку по узким и темным галереям и наблюдает жанровые сценки через приоткрытые двери камер. В одной компания рослых молодцов в облаке табачного дыма шумно беседует за недопитыми кружками пива и играет колодой засаленных карт. В другой муж с женой устраивают на полу убогую постель, чтобы уложить самых маленьких из оравы детей.

Постепенно предоставленная Сэмюэлу Пиквику комната заполняется персонажами, которые раскручивают новичка — заставляют "проставиться": на его деньги приносят сигар и "горячего хереса" "прополоскать горло". Новообретенные знакомые начинают навязывать платежеспособному заключенному услуги: "Нет ли у вас белья, которое нужно отдать в стирку? Я знаю прекрасную прачку, которая два раза в неделю приходит за моим бельем, и, ей-богу, какая чертовская удача!.. Как раз сегодня она должна зайти. Не уложить ли мне кое-что из этих вещей вместе с моим бельем?"

На следующее утро Сэмюэлу Пиквику дают "постоянную прописку". Слуга собирает выставленную за двери оловянную посуду — как в гостинице остатки завтрака в номер. Пиквика встречают три соседа — спившийся священник, мясник и лошадиный барышник. Камера "омерзительно грязная и нестерпимо затхлая", спят на грязных тюфяках, всюду остатки хлеба, корки сыра, объедки, мокрые полотенца, рваные платья, изувеченная посуда, сломанные вилки. Сокамерники готовы за небольшую еженедельную плату откупиться от нового жильца, если он, конечно, поставит им галлон пива. Они объясняют: "во Флите деньги играют точь-в-точь такую же роль, как и за его стенами", за них Пиквик получит "отдельную камеру, меблированную и в полном порядке, через полчаса". Тюремщик уже ждет: "Я знал, что вам понадобится отдельная камера". И увязывает получение сносной комнаты с прокатом мебели: "Это уж так заведено". Получив согласие, "арендодатель" энергично принимается за работу, и скоро в комнате появляются "ковер, шесть стульев, стол, диван, служивший кроватью, чайник и разные необходимые вещи".

Пиквик подыскивает посыльного в город. Это свободный человек, обитающий на "бедной стороне" — в отделении для "самых жалких и несчастных должников", где заключенные не платят и получают право на скудный тюремный паек: кормежка оплачивается из скромных пожертвований благотворителей. Раньше у заключенных "бедной стороны" были и другие источники доходов: "в стену Флитской тюрьмы была вделана железная клетка, в которой помещался голодный на вид человек и, побрякивая время от времени кружкою с деньгами, заунывно восклицал: "Не забывайте нищих должников, не забывайте нищих должников!"". Унизительную обязанность просить милостыню исполняли по очереди, сбор — если таковой образовался — делили.

Проведать Сэмюэла Пиквика является слуга, который доставляет ему необходимое, и Пиквик "комфортабельно располагается со своими книгами и бумагами", помогает тем, с кем успел познакомиться, кочуя из камеры в камеру: одним заказывает из столовой "половину бараньей ноги, зажаренной вместе с картофелем", больному оплачивает отдельную камеру. В тюрьме можно раздобыть все, даже крепкий алкоголь. Его под угрозой большого штрафа проносить запрещено, но расчетливые тюремщики из корыстных побуждений смотрят сквозь пальцы "на двух-трех арестантов, получающих прибыль от розничной торговли излюбленным напитком — джином", они изо всех сил стараются поймать контрабандистов — "кроме тех, кто им платит".

Диккенс сыплет историями об обитателях тюрьмы Флит. Один будет сидеть "до самой смерти", потому что получил в наследство £1 тыс. (£70 тыс. современных), потратил и не смог вернуть, когда родственники умершего отсудили их назад. Другой сел за долг £9 и впятеро большие судебные издержки. Отбыв 17 лет, он впервые решается попросить у охранника взглянуть "на людные улицы еще разок перед смертью", обещая вернуться "через пять минут по часам".

Как Диккенс узнал такие подробности? В лондонскую тюрьму Маршалси угодил его отец, мелкий чиновник, который пытался разбогатеть на махинациях, но прогорел и был арестован за долги. Мать, продав все вещи, вынуждена была освободить съемную квартиру и перебраться к мужу уже через полгода. Чарльз снял мансарду неподалеку, но завтракал и ужинал у своих — в тюрьме. Вскоре отцу удалось освободиться — на погашение долгов пошли небольшое наследство его умершей матери и вспомоществование от брата. Чарльз ушел с фабрики ваксы, где работал в тюремные годы, и вновь поступил в школу. Чарльз Диккенс рассказал о своем полутюремном детстве в автобиографическом романе "Крошка Доррит".

Отец Крошки Доррит садится за долги в Маршалси. Он появляется там лишь с саквояжем, даже не хочет его распаковывать — убежден, что моментально выберется. Дело затягивается, в тюрьму, где он нанимает и меблирует "очень хорошую комнату", перебираются жена и дети: "мы решили, что не стоит нам жить врозь, даже этот месяц или два". Жена беременна, рожает прямо в тюрьме, куда вызывают доктора.

Крошка Доррит растет в тюрьме. Посещает вечернюю школу, хватается за любую возможность получить знания. В тюрьму попадает учитель танцев, и она напрашивается на уроки, учение идет успешно благодаря способностям ученицы и тому, что у наставника "сколько угодно свободного времени". Предприимчивая героиня находит среди заключенных швею и уговаривает научить ее шить. Освоив профессию, нанимается на работу белошвейкой в богатый дом. Тщательно скрывает от его обитателей, где живет. Ворота тюрьмы закрываются строго в 10 вечера. Крошка Доррит в ситуации Золушки: стоит зазеваться — и карета, кучер, лакеи... словом, придется ночевать под открытым небом. К счастью, все и заканчивается, как в сказке,— Доррит выходит за сына своей хозяйки.

В середине XIX века Англия — самая развитая демократия и самая развитая рыночная экономика в мире. Долговая тюрьма еще существует, но она дает защиту от беспокойных кредиторов, и в ней можно вести сносное существование, хотя и за свой счет. В России яма — госуслуга бесплатная, но условия существования ужасные, защиты ни от заимодавцев, ни от народа нет никакой. Узников выводят с конвоем на улицы Москвы не для того, чтобы они подышали свежим воздухом, а для пущего позора. Этакий дополнительный стимул побыстрее рассчитаться и освободиться.

Перспектива Большова — этапирование в Сибирь. А дела Пиквика разрешаются самым чудесным образом. "Облапошенная невеста" не заплатила адвокатам, и те отправляют в долговую тюрьму и ее. Ей светит пожизненное, и она отказывается от претензий к Пиквику в обмен на покрытие ее расходов. Освобождение героя празднуют всей тюрьмой, "уговаривая" выставленные им двадцать пять галлонов портера. "Эксцентрического субъекта" ожидает дорожная карета с лошадьми. Слуга сетует, что лошади не просидели во Флите три с лишним месяца: "Ну уж и помчались бы они теперь!"