Роковой день 17 августа наверняка кого-то и осчастливил. Кто-то нажился на нем, но предпочитает об этом помалкивать. Несомненно, таких меньшинство. А подавляющее большинство осталось без работы и денег. Как заметил об этих людях один едкий комментатор: "Вот они идут, еще хорошо одетые, но уже голодные..." Но жизнь в стране не остановилась. С деньгами или без денег — она продолжается. Вопрос в том — как? Сегодня "Коммерсантъ" рассказывает о людях, потерявших на фондовом рынке несколько сот тысяч долларов и принявшихся в этой связи сушить сухари. Из Санкт-Петербурга — АЛЕКСЕЙ Ъ-СЕРГЕЕВ.
С чем действительно хорошо стало при демократии, изобильно — так это с пивом. Иные напомнят еще и о водке, и о вине, но эти ценности слишком часто оказываются фальсифицированными корыстолюбцами. Пиво же не подделаешь.
Разумеется, пиво можно разбавить водой. Так с ним и поступали еще относительно недавно в многочисленных "пивняках" на просторах нашей родины. В чем состояла прелесть вливания внутрь себя огромных количеств сомнительной жидкости, не объяснят сегодня ни коммунисты, ни беспартийные.
Теперь все по-другому.
— Пиво будете? — спрашивает исполнительный директор пивбара "Славянин" Лидия Кулагина.— Сегодня у нас "Невское".
Пивбар как пивбар: два зала, две стойки с гидрантами, чистенько. Без роскоши. Вполне народно. Можно еще и водочки выпить.
— А закусить, Лидия Александровна? Чем закусывают у вас граждане?
— Ну, фисташками, кальмарами сушеными, снедком вяленым. Ну и — вот ихними сухариками "Чапаевскими".
— Что ж, хорошо идут сухарики?
— Да не то слово. На девяносто процентов народ "Чапаевскими" закусывает, а на десять — всем остальным.
— Вот ведь, Лидия Александровна, а вы сомневались, брать не хотели,— напоминает изобретатель этих самых "Чапаевских" сухариков (сокращенно — "Чапсы") Сергей Руденко.
— Да что вы, Сережа! Когда я отказывалась? Привозите еще сколько сможете.
Но может Сережа, увы, немного: в его распоряжении всего пять тысяч пакетиков в сутки, которые мгновенно улетают с прилавков в Питере и даже частично в Москве.
— Мы сами такого не ждали. Такой скорости прохождения на рынок,— говорит изобретатель сухарей.— Страшно агрессивный товар оказался. Страшно!
Менты
Всего компаньонов-"чапаевцев" трое. Сергей Руденко, Юра Хомылов и Геннадий Беккер. К приезду корреспондента из Москвы, как выразился Руденко, они помылись, побрились и одели пиджаки.
— Ну да? — не поверил корреспондент.
— Ну еще бы! — ответили компаньоны.— Для нас "Коммерсантъ" все равно как "Правда" в прежние времена.
(По странному стечению обстоятельств автор остановился в бывшей обкомовской гостинице прямо напротив Смольного, а путь в Полюстрово, где расположился сухарный заводик, пролегал по набережной мимо "Крестов").
— Вы, конечно, знаете, что за здание такое знаменитое? — спросил Сергей.
— Кто же не знает? "Кресты".
— Так вот, немало времени провели мы в этом здании с Юрой, прежде чем стали сухари сушить.
Сережин Hyundai подлетел в этот момент на очередной колдобине. Я оглянулся на тюрягу и не нашелся, что ответить или спросить.
— Еще бы. Мы ведь бывшие следователи. Менты, короче.
Признание это не показалось мне удивительным. Ну и что такого, если из милиционеров в конце концов получились сухарщики (делатели сухарей — по Далю)? Мало ли кто в кого превращался за последние пестрые годы. Могли бы и бандитами стать, например.
Вот Юра Хомылов двенадцать лет прослужил милиционером, начиная с постового (учился заочно). Жизнь наблюдал во всей красе. И до чего же донаблюдался?
— Приходит девушка с юрфака следователем. Молоденькая, красивая, робкая. А через полгода вижу, как она одной рукой протокол пишет, а другой рукой выдвигает ящик стола и наливает себе полстакана водки. Хлоп, не поморщившись, и — "подозреваемый, распишитесь, пожалуйста". Сережа, боровшийся с хищениями соцсобственности, тоже кое-что повидал:
— Помню, дело я расследовал (считалось громким), как несколько специалистов одного секретного института прибор наведения усовершенствовали. То есть ни черта они не усовершенствовали, а премию получили, то есть социмущество похитили. Тоска...
Короче, тоска мужиков заедала. То особое русское чувство, которое Пушкин называл "охотой к перемене мест", а Достоевский — "участь". Но чтобы милиционеру в те годы (конец восьмидесятых) переменить участь и уволиться из органов, нужно было либо попасться на аморалке, либо перевестись в исполнительные органы. На аморалке наши герои никак не попадались, поэтому пришлось им идти работать в исполком.
Банкиры
Ну, разумеется, за девять лет работы с деньгами носить костюмы они привыкли. Геннадий Беккер и вовсе по жизни всегда был банкир, профессиональный банковский служащий:
— Никогда не забуду, как эти поганые деньги на весы таскал — взвешивать.
Но вот теперь он стоял в сухарном цеху и наблюдал за процессом расфасовки, в халат одетый. Становился понятным характерный питерский юмор: компаньоны действительно сами работают на своем заводике. А с ними еще пятнадцать человек — люди образованные, с дипломами.
Мы когда еще в пивной сидели, я спросил: не кажется ли им, что структура нашего общества стремительно упрощается (то есть деградирует) ввиду полной ненужности высокообразованных специалистов? И не обидно ли им за годы учебы и юридической практики?
— Вот когда Сережа Капитонов, коллега наш, из ментовки ушел и занялся установкой сигнализации по офисам, а с первой получки машину себе купил — было обидно. Что, мы дурнее его?! — ответили мне негоцианты.
Тут я выразился в том смысле, что нельзя же ради одних денег жить.
— Да ерунда эти деньги,— ответили мне.— Что, мы деньги не видели?! Главное — свобода!
В банке, в который они попали (споро сбежав из исполкома), и денег, и свободы было немерено. Их легко взяли на банковскую службу, потому что специалистов такого профиля нигде не хватало. Вы вспомните: 1990 год, первые коммерческие кредиты, первые обналички. Как образно выразился Сергей Руденко, "чумовые времена, когда какие-то флотилии отправлялись в Тунис, чтобы наловить рыбы и продать ее во Францию". И под все эти дикие проекты выдавались деньги, которые тогда никто не умел возвращать. Эйфория! Эльдорадо!
— Мы возвращали банку деньги не мытьем так катаньем. Однажды изъяли в обмен на растраченные 16 тысяч рублей ссуды четыре супер-МАЗа. Четыре гигантских грузовика! Вернули деньги с процентами.
— Выбили?
— Взыскали.
— И это была свобода?
— Да нет, свобода в основном была у банковского руководства и состояла в том, что все пили с утра и до вечера. Почище чем в ментовской.
Инвесторы
Специфика питерского юмора отчасти состоит в мнимом самоуничижении: "разве мы такие деньги, как в Москве, видели (вздох)? ну, по вашим меркам, это дело — так, пустяки (вздох); а что это вы ничего не говорите, какие у нас дороги плохие и дома обшарпанные (острый взгляд)?.."
В конце концов я не выдержал и говорю:
— Нет у вас своего Лужкова. Очень низкая у вас культура ларька.
— Да,— вздыхают в ответ.— Рассказывают, у вас в Москве киоски с куполами,— делают паузу и добавляют: — И с колокольнями!
Когда мы въезжаем на территорию сухарного завода, стоящий на воротах часовой лихо отдает нам честь, нажимает на кнопку тельфера и, пока ворота ползут в сторону, четко держит руку у козырька.
— Это он, что, так прикалывается? — спрашиваю я.
— Нет,— отвечает Юра,— это ему так по уставу положено.
Помещение для изготовления "Чапаевских" сухариков компаньоны получили от командования строительной части по старой дружбе: когда-то часть держала в их банке свои счета. Но не в том, первом, из того ребята ушли, как из милиции: пьянка надоела. А в их собственном. Председателями в нем они были по очереди. Так часто бывает, когда банки устраивают близкие друзья. Но еще чаще бывает так, что друзья очень скоро перестают дружить, едва появляются по-настоящему крупные деньги. И необязательно потому, что поделить не могут. Иногда, например, не могут договориться, куда их вложить. Дело это интимное, и я не расспрашивал про их банковскую жизнь.
На вопрос, почему они из собственного банка ушли, Сергей отвечает скупо: пришли, мол, новые акционеры, они нам не понравились.
— В конце концов, мы создали, раскрутили банк и продали его,— говорит он.— Чтобы уйти на рынок ценных бумаг.
Игроки
На этот раз они уходили не потому, что пьянка надоела, а по полной трезвости. Но кто из нас может поручиться, что трезвые решения наиболее верные?
Вот автор, к примеру ни в какие игры не играет. Ни в преферанс, ни в дурака, ни, тем более, в рулетку. В казино я был один раз в жизни, в Люцерне. Игра показалась мне удручающе скучной: ставили только японцы да наш брат. Ставили по маленькой (кажется, по правилам заведения нельзя было больше пяти франков), но при этом радовались и убивались, будто корову проигрывали (или выигрывали). По моим представлениям, вся эта затея могла бы приобрести смысл, если бы кто-нибудь проиграл миллионное состояние и немедленно утопился, прыгнув с тихой набережной Люцернского озера. Но на набережной не было ни одного самоубийцы, только полуночные швейцарцы с собачками.
Фондовый рынок — это, разумеется, не совсем казино. Тут люди, конечно, больше соображают, что делают. Тем не менее и тут легко прогореть, особенно в том случае, когда хозяева вдруг попросту объявляют, что заведение закрывается, а фишки конфискуются в его пользу.
— Первый раз бумаги присели в октябре девяносто седьмого,— говорит Юра Хомылов.— Иностранные инвесторы стали скидывать.
— Вот тогда мы и стали задумываться о сухарях,— добавляет Сергей.
— Но потом бумаги пошли...— добавляет Гена.
— И вы о сухарях забыли,— констатирую я.
— На время, только на время! — говорит Сергей.
Самое занятное, что разговор наш происходит ввиду предстоящей игры в казино: мои хозяева решили развлечь гостя именно этим способом. Но я же предупреждал: заставить меня играть невозможно, хотя мне из любезности и суют в руки фишки: мол, новичку должно повести. В конце концов, компаньоны настолько увлекаются, что просто про меня забывают, и я тихонечко пробираюсь к выходу. Утром на вопрос, как игралось, Сергей отвечает:
— Сначала проигрывали, но потом отбились.
Сухари
Вот вам история. Жил человек. Учился. Стал милиционером. Потом юрисконсультом. Потом банкиром. Наконец — инвестором. Потом он почти разорился. Но, вместо того чтобы утопиться, прыгнув с шумной набережной Невы, выдумал сухари. Эти сухари я постоянно грыз, пока общался с изобретателем (вкусны), и, кажется, нажил типун на языке, да и в мозгу ссадину: до чего же просто, но ведь я же, к примеру, до такого не додумался! И никто не додумался.
— Ну, вот как вы додумались? — спрашивал я.
— А я всю жизнь сухарики сушил. Я в сухариках толк знаю.
"И что? — саднило мой бедный мозг,— все сушат сухарики, каждый в них толк знает. Вон, на что Солженицын, великого ума человек, засушил пол-лефортовской пайки, двадцать лет хранит и всем показывает, а ведь и он не додумался!"
Гениальность открытия подтверждается еще и тем, что в Питере появились у Сергея эпигоны, "самогонщики", как их называют, торгуют сухариками, которые бабушки дома режут. И тем, что за секретом сухарей ловкачи со всех концов страны уже охотятся. Один аж из Екатеринбурга кричал в телефон: "Все равно украду!" И санитарный врач требовал выдать рецептуру (зачем она ему?). Да и может ли быть секрет у сухаря? Самое поразительное — может!
Прогоревшие инвесторы вложились в сухарный бизнес по-серьезному. Сперва произвели маркетинговое исследование на всех родных, близких и дальних знакомых. Выслушали всякую критику и про вкус, и про вид. Потом, получив "идеальный" сухарь в домашних условиях, пришли в НИИ Хлебопекарной промышленности и попросили кандидата наук Нину Синявскую разработать рецептуру этого сухаря для промышленного изготовления.
— Вы не удивились, Нина Дмитриевна? — спросил я ее.
— Да нынче ничему не удивляешься. Но я подумала: какие же ребята молодцы! Ведь никому такая простая мысль в голову не приходила.
И пять месяцев в лаборатории Синявской разрабатывался следующий документ, цитирую (из соображения секретности конкретные цифры опущены):
"Указанный размер хлебных долек определен экспериментально. Количество используемой соли и растительного масла определяется из соображения получения наилучших органолептических характеристик. В том случае, если количество соли меньше указанного, конечный продукт получается пресным, безвкусным, а в том случае, если соли больше, продукт получается пересоленным".
Нет, вы бы до такого додумались?
Родные свидетельствуют, что Сергей вскакивал со словами "Рацуха в голову пришла!" и похудел за эти месяцы на семь килограммов. Долго искали умельца, который создал специальную хлеборезку (наверное, из тех оборонщиков, что некогда расхищали соцсобственность). Сильная вещь! Так и жрет хлеб со свистом, выдавая на выходе тонкую ровную соломку. Потом она обрызгивается постным маслом, солится, сушится-жарится и фасуется в желтенькие пакетики, на которых написаны почти стихи:
Ржаные сухари — это легендарное, но незаслуженно забытое русское лакомство, воссозданное на основе старинных традиций. Они станут незаменимым дополнением к русскому пиву, отличающемуся своеобразным хлебным привкусом. Превосходно сочетаются с чаем, молоком, квасом и даже водой. При изготовлении сухарей применяются натуральные приправы, которые были особенно близки героическому комдиву Василию Ивановичу Чапаеву.
Для любителей цифр сообщу, что в научную разработку, ремонт помещения и оборудование было вложено чуть более $70 тыс. (бывшие инвесторы скинулись). Из буханки ржаного хлеба стоимостью 3 руб. 60 коп. выходит семь пакетиков, оптовая цена которых 2 руб. В пивных барах Санкт-Петербурга такой пакетик продают по 7 руб.
Кончить эти заметки придется несколько печально. Живущая при заводике приблудная кошка Ночка, жравшая поначалу "Чапаевские" в невероятных количествах, объелась и больше видеть их не может. И сами сухарники больше не могут грызть сухарей. Но зато солдатики из стройбата таскают с заводика кастрюлями даже сухарную крошку и едят ее ложками в казармах. Им пока в кайф.