В Музыкальном театре Станиславского и Немировича-Данченко — гастроли труппы Ballet Preljocaj, организованные театром в содружестве с Французским культурным центром в Москве. Балет "Ромео и Джульетта" Сергея Прокофьева в постановке французского хореографа Анжлена Прельжокажа оказался самым значительным явлением текущего сезона. Спектакли проходят в подзабытой обстановке радостного ажиотажа.
Почитатели Шекспира и его традиционных балетных версий не найдут у Прельжокажа ни вражды семейств, ни сватовства Париса, ни жанровых сцен с кормилицей. Ромео не убьет Тибальда, и безутешные родители не будут рыдать над телами невинных голубков. Для Прельжокажа, урезавшего трехактную партитуру Прокофьева до 90 напряженных минут, все это не важно. Он ставит балет про то, как в тоталитарном государстве подавляется любое свободное проявление личности.
"Ромео и Джульетту" албанец Прельжокаж в союзе с художником Энки Билалем, родившимся в Белграде, интерпретировал в духе антиутопий Джорджа Оруэлла. Сценограф выстраивает на сцене некий устрашающий ГУЛАГ: прошитая пулями стена, над которой нависает железная галерея с часовыми-вертухаями; вплотную к ней — чудовищная металлическая башня какого-то мистического линкора; замыкает полукруг танковая броня, ощетинившаяся металлическими присосками. Это — территория государственной элиты, к которой по праву рождения принадлежит Джульетта. Вольные бомжи во главе с Ромео проникают в заповедник сквозь щели и рваные дыры веронско-берлинской стены.
Создатели гулаговского "Ромео" любят повторять, что их десятилетний давности балет неуловимо трансформируется со временем. Небольшая сцена Театра Станиславского, вынудившая замкнуть полукругом стену декораций, превратила всемогущее царство тоталитаризма в жалкую резервацию. Ее обитатели вынуждены активно обороняться от наседающего населения. Деление мира на плохих-хороших, декларативно подчеркнутое черно-белой гаммой костюмов, оказывается весьма зыбким. Ожесточенные побоища власти и народа бессмысленны, бесконечны и безнадежны. Верткий Меркуцио, на радость друзьям, неутомимо провоцирует омоновцев в кожаных панцирях, но его гибель от дубинок черных легионеров проходит никем не замеченной. Ромео, крадущийся на первое свидание, опасной бритвой небрежно и легко перерезает горло часовому. Жизнь человеческая здесь не ставится ни в грош.
Спор о своевременности и убедительности политической трактовки самой знаменитой любовной истории снимает сам спектакль: несмотря на вульгарно-социологическую упаковку, он действительно о любви. Четыре совершенно несхожих любовных дуэта Ромео и Джульетты — ошеломляюще физиологичные и пронзительно чувственные — своей мощью подавляют четко срежиссированные сцены насилия.
Они действительно неразделимы и неудержимы, эта рыжая стриженая нервная малютка Джульетта (Надин Комменж) и дикий, необузданный бородач Ромео (Стефан Лора). Прельжокажу, единственному среди интерпретаторов Прокофьева, удалось поставить на едином дыхании чудовищно долгую сцену на балконе. Совершенно поразительно двойное адажио в склепе: хореографические темы всех дуэтов сливаются здесь в невыносимый пластический вой. И заезженный тезис "любовь побеждает смерть" приобретает буквальное значение: танец мертвых любовников оказывается самым яростным проявлением жизни, а функционер Тибальд, наблюдавший за их гибелью с вышки вертухая, бесплотной тенью исчезает в темноте.
Пять лет назад Прельжокаж привозил в Москву свой триптих знаменитых дягилевских балетов. Почитателям неведомого в России русского авангарда многое показалось диким в работах албанского "варвара". И приставленный к музыке Веберна буйный секс бомжующего "призрака розы" с накачанной наркотиками бродяжкой. И примитивные физкультупражнения в "Параде". И первобытный, но расчетливый хаос совсем не ритуальной "Свадебки". На сей раз продуманная дикость хореографического почерка Прельжокажа обернулись лучшей из мной виденных современных версий прокофьевского балета.
ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА