Сегодня знаменитому французскому шансонье и актеру Жаку Брелю исполнилось бы 70 лет. За свою недолгую жизнь — он умер накануне 50-летия — Брель испробовал эстраду, театр, кино, испытал приключения в воздухе и на море, но также и унижения и разочарования. Он хотел "жить в полный рост" — так называлась одна из его песен.
Жить в благополучной Бельгии, участвовать в семейном деле (Брель-старший владел картонажной фабрикой) — это, по мнению Бреля-младшего: сорочка и галстук, обеды с нужными людьми, вечером — тапочки, газета, жена, дети, ночник, а утром все сызнова. Уже отец семейства, 24-летний бизнесмен, Брель сбежал в Париж, повторив авантюру Поля Гогена. Перспектива стать по-бодлеровски "проклятым артистом" его не страшила: ведь его песенки на вечеринках встречали "на ура".
Париж хоть и южнее Брюсселя, но по приему иностранцев прохладнее. В студиях звукозаписи: "В том, что вы собираетесь петь (а вы вообще-то поете?), есть нечто любопытное. Но с вашей-то физиономией и на эстраду... А впрочем, звоните". Первая пластинка 1953 года на 78 оборотов — провал, 1954-го — то же самое. Отклик в прессе: "Между прочем, на Брюссель по-прежнему идут поезда". Но упрямый валлонец остался, чтобы поразмыслить. Ему нужно было найти лакуну во французском "шансоне". Провансалец Жорж Брассанс не столько пел, сколько рассказывал под гитару легенды и притчи, томный Шарль Азнавур начинал восходить под шлейфом Эдит Пиаф, меланхолическую Жюльетт Греко ценил сартровский Сен-Жермен. Где же место Бреля?
Сначала Брель брался за все: турне по захолустью — готов, 300 выступлений в год — годится. При этом он панически боялся публики, но на сцене его мандраж превращался в бешеную энергетику. Зал немел, пытаясь уследить за мелодией, за скороговоркой или за распевностью "непредсказуемого Жака". "Вальс в 1000 тактов" сможет проговорить, а не то что спеть, не каждый француз, "Равнинную страну" осторожно произносят абитуриенты театральных вузов, да и лицеисты, в учебниках которых это стихотворение напечатано. Это уже классика французской поэзии. От задушевности ("Лишь не уходи") Брель запросто переходит к шкоде и сарказму ("Буржуа",— расплата за брюссельское благополучие?), а потом снова — "Не бросай меня" и "Когда есть только любовь".
После триумфов 50-60-х в престижных мюзик-холлах "Бобино" и "Олимпия" Брелю стало тоскливо. Снова замаячили тапочки-газета-шторы... Унылое благополучие. Как некогда напутствовал Хемингуэй: "Если у вас проблемы, берите фонарик и копье и отправляйтесь на львиную охоту. Если и это вас уже не будоражит, бросайте это никчемное занятие". Брель и бросил. Перестал появляться на эстраде, но не писать стихи.
Увидев в Нью-Йорке мюзикл Дейла Вассермана "Человек из Ламанчи", перевел, переинтерпретировал его на французский лад. Брель--Дон-Кихот--Сервантес — не шоу, это мини-представление о себе самом: об иллюзиях, о прекраснодушной мечте. Каждое представление — аншлаг. Публика, как в последние дни Пиаф, почти садистски ждала, когда актер "сломается". Не дождалась. Брель стал киноактером. После роли волокиты-вольтерьянца в фильме "Мой дядя Бенжамен" уже никто не прохаживался по поводу его "лошадиной" физиономии. Он стал "душкой". Он стал наравне с Делоном и Бельмондо.
Но и кино наскучило Брелю, хотя он потом снимался во множестве фильмов. Больше всего он хотел сыграть "в жизнь": стать новым Экзюпери или Бомбаром: летать (он и перелетел на спортивном самолетике из Парижа в Бейрут), плавать (прошел на паруснике Атлантику и Тихий до Маркизских островов). Обнаружился рак легких — он шутил на последних репетициях: "Ребята, тут под фортепьяно не видно моего легкого?" И последняя печальная шутка: "Похороните меня рядом с Гогеном". Оба они — беглецы из мира благополучия — оказались соседями на кладбище острова Атюона на Маркизах.
МИХАИЛ Ъ-БОДЕ