Ровно десять лет назад в Норвежском море у острова Медвежий затонула суперсовременная советская атомная подводная лодка К-278 "Комсомолец", аналогов которой нет до сих пор. Она развивала подводную скорость хода более 30 узлов, а сверхпрочный титановый корпус позволял ей погружаться на 1000 метров — глубину, недоступную до сих пор ни одной атомной субмарине. Гибель "Комсомольца" — страшнейшая трагедия в истории советского подводного плавания. 42 человека из экипажа "Комсомольца" погибли, а 27 уцелели чудом. Корреспондент Ъ ВЯЧЕСЛАВ Ъ-ГУДКОВ встретился с одним из них — АНДРЕЕМ СТЕПАНОВЫМ, бывшим в 1989 году командиром электронавигационной группы штурманской боевой части "Комсомольца". Он единственный из спасшихся моряков, кто до сих пор выходит в море на подводных лодках.
"Пожар начался в кормовом седьмом отсеке. Вахтенный отсека старший матрос Нодар Бухникашвили погиб сразу. Запылало в шестом. Потом докатилось до пятого: внезапно вспыхнули пары масла, и огнем (это было что-то вроде взрыва) обдало всех, кто там находился. Одежда на людях горела, как бумага.
Это была настоящая топка. Аварийная партия вытащила из отсека двоих без сознания и нескольких раненых. Все сильно обгорели. Те из пятого, кто еще стоял на ногах, поднимались на верхнюю палубу, где разбили 'лазарет', с большим трудом: руки были обожжены так, что не могли притронуться к трапу. Их бинтовали и одевали. Кто был без сознания, пытались привести в чувство. Помню, матросу Володе Кулапину наш доктор Леня Заяц делал искусственное дыхание и укол в сердце. Кулапин и мичман Сергей Бондарь 'включились' в стационарную дыхательную систему и отравились: она разгерметизировалась и в нее попал угарный газ. Они умерли.
В четвертом, реакторном, отсеке из средств защиты были только портативные дыхательные устройства, другому снаряжению там храниться не было положено. Когда началось задымление, лейтенант Андрей Махота и мичман Михаил Валявин попробовали выбраться в соседние отсеки. В пятый было нельзя, кинулись в третий — и увидели через смотровое окошко пелену дыма. Остались в четвертом. Спрятались от дыма в герметичную аппаратную выгородку, расположенную прямо над реактором, но запаса воздуха у них немного было. Их потом аварийная партия очень вовремя оттуда достала.
Помню, кто-то сказал: 'Сейчас подойдет плавбаза'. Мы к тому времени уже всплыли. Ждем. Стали искать теплое белье, готовиться к эвакуации. Потом, когда стало ясно, что лодка тонет, поступила команда готовить плоты и покинуть корабль. Плоты были тяжелые и плотно крепились в корпусе лодки. С большим трудом несколько человек вытащили один.
Я спустился вниз, все никак не мог собрать свои 'секреты'. Подошел Андрей Зайцев, инженер дивизиона живучести (он следил за креном и дифферентом лодки), и сказал: 'Тонем мы... Реши, что тебе важней: секреты или жизнь. А то минут через пять останешься здесь навсегда'.
Поднялся наверх, а вода уже по нижний обрез рубки. И быстро так лодка тонет! Через несколько секунд выхожу из рубочной двери на верхнюю палубу, а вода — по пояс. В этот момент плот с левого борта волной перекинуло на мою сторону: там его шесть человек держали, но не смогли удержать. Ну, думаю, если на плот не влезу, можно сразу заказывать себе крест. Поплыл к нему, уцепился.
Плот постоянно накрывало волнами, мы все лежали в воде. Многие теряли сознание от холода, вода была ледяная. Несколько человек с плота просто смыло. Те, кто терял сознание в воде, были обречены, большинство из них утонуло.
Помогали друг другу, но сил у всех было мало. Пока ждали плавбазу, держались, кто как мог. Андрей Зайцев висел на борту спасательного плота, и когда руки онемели, вцепился зубами в чью-то шинель... Наконец дождались плавбазу. Я, как ее увидел на горизонте, сразу отключился. Как рыбаки подошли, как нас поднимали на борт — не помню.
Пришел в себя уже на 'Хлобыстове'. На мне было пять одеял и три грелки. Нас отогревали, растирали, отпаивали французским коньяком. Принесли горячий суп, но я отказался: тело согрелось, но руки тряслись так, что не мог ложкой в рот попасть. Сестра посмотрела на мои мучения и убежала куда-то. Принесла банку сгущенки с двумя дырками в крышке: на, говорит, может, хоть этого поешь... Потом народ немного отоспался, начал ходить. Трое — Нежутин, Молчанов и Грундуль — вышли покурить и после этого умерли. Потом врачи установили, что из-за сильного переохлаждения в их организмах произошли необратимые изменения.
На 'Хлобыстове', а потом на 'Кирове' долго уточняли списки погибших. Были недоразумения, как например с Игорем Калининым, которого причислили к мертвым. Калинин во время эвакуации с лодки поднялся наверх в одном свитере. Все документы он отдал Мише Смирнову на сохранение. Смирнов погиб в море. Когда его тело подняли на плавбазу, нашли в кармане документы и по радио сообщили в штаб флота: Калинин погиб. А его мать в это время работала в Североморске во флотском гидрометцентре. Случайно поймала по радиосвязи переговоры плавбазы со штабом. И почти сутки считала сына погибшим.
В Североморске нас поместили в госпиталь. Троих — Богданова, Калинина и Кононова — сразу в реанимацию. У Сергея Богданова, помню, мышцы лица свело жутко — он потом еще несколько месяцев мучился. У Эдика Кононова была серьезная проблема с ногами. Остальных медицина в основном просто наблюдала, мы долго не могли выйти из шока..."
Сейчас Степанов — капитан второго ранга, флагманский штурман дивизии атомных подводных лодок. За прошлый год наплавал под водой более двух месяцев.