Показанный в ЦДК фильм "Пороховая бочка" Горана Паскалевича уже стал сенсацией международного киносезона. Он получил приз критиков ФИПРЕССИ как лучший европейский фильм года, сейчас готовится к прокату в Америке. В Россию картина попала в своеобразном контексте — как эхо конференции "Духовные традиции и кинематограф христианского мира", организованной в Союзе кинематографистов Николаем Бурляевым.
Деятельность Бурляева и окружающей "золотого витязя" дружины направлена на ортодоксально понимаемую борьбу за нравственность, а также на консолидацию православной и славянской кинокультуры. В которой, разумеется, Сербии уделяется заметное и почетное место. Приглашая в Москву ведущего режиссера этой страны Горана Паскалевича, очевидно, исходили из предпосылки, что серб по определению не способен на какую-то гадость. Забыв о том, что фильм "Мраморная задница" Желимира Жильника, некогда показанный на Московском фестивале и внушающий священный ужас Бурляеву как "испорченный и педерастический", тоже сделан сербом.
Так или иначе, "Пороховую бочку" пригласили и даже решили показать в Думе. Правда, киномания там процветает в своеобразных формах: по рассказам очевидцев, думцы распределились по нескольким фракционным киноклубам и периодически срывают друг у друга объявления о "чужих" кинопоказах. Фильм Паскалевича был представлен в программе клуба "Золотой витязь" и, по словам Бурляева, вызвал смешанную реакцию. Зрители за пятьдесят, кажется, были не в восторге, зато думская молодежь проявила к картине повышенный интерес.
Сам Паскалевич с этой публикой не встречался и в дискуссии не вступал, вел себя в Москве чрезвычайно осторожно и в то же время предельно естественно, ни разу не допустив фальши или двусмысленности. Когда переводчица на пресс-конференции что-то сказала об экспансии американского империализма, режиссер с вежливой улыбкой поправил ее: "филмского империализма", дав понять, что не хочет политических обобщений и говорит только о сфере кино.
Картина начинается в кабаре "Балканы": конферансье-трансвестит, словно выпорхнувший из "Мраморной задницы", напрямую обращается к публике, обещая в этот вечер "перетрахаться со всеми вами". Однако пресловутая "Задница" — прямо-таки нежный цветок гуманизма на фоне той экспансии зла, которая пронизывает каждый эпизод "Пороховой бочки". В Америке, даже будучи подготовлены боснийскими и косовскими телерепортажами, были потрясены невероятной "балканской жестокостью" картины Паскалевича, а в Скандинавии предпочли трактовать ее как "черную сказку".
Следует заметить, что ни искусство наших переводчиков, ни английские субтитры не способны были смикшировать брутальный словесный ряд фильма, ибо, что такое пойти в п..ду, понимает каждый русский. Фильм раскручивается как цепь эпизодов, герои которых — жители Белграда, чьи судьбы связаны как будто бы случайными обстоятельствами, на самом же деле — магической спиралью балканского безумия. При этом Паскалевич не теряет своеобразного чувства юмора, который рассматривает как последнее оружие в ситуации, когда надежды почти нет.
Были попытки прочитать фильм как экзистенциальный или апокалиптический, но этому решительно сопротивляются и его автор, и сама художественная ткань. Тем более неверно увидеть в притчево-театральной структуре картины политическую метафору. Детальной психологической разработкой каждого эпизода, отсутствием красивостей, пафоса и общих мест Паскалевич выгодно отличается от занудного лжепророка Тео Ангелопулоса. И от другого "балканского гения" — Эмира Кустурицы, чей барочный цветистый стиль порой давит и чувство, и здравый смысл. К слову, кинообщественность была в недоумении, почему Венеция предпочла для конкурса вторичный фильм Кустурицы по-настоящему значительной работе Паскалевича: говорят, сам Кустурица категорически требовал, чтобы в Венеции не было второй сербской картины.
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ