— Как я себя чувствую с "Золотым медведем" под мышкой? Да плохо! Все должно быть в свое время, а я уже немолодой человек. Когда-то вы назвали меня Левшой — я и есть Левша. Не в том смысле, что могу подковать блоху, а в том, что я никому не нужен. И разве только я? Целое поколение погибло, так и не появившись на свет. И дело не в деньгах, а в отношении. Наши толстосумы думают, что на своих богатствах, на одной арифметике в рай въедут. А никуда они не въедут, пока Левши с их благословения погибают пачками. Я третий раз в Берлине, и здесь ко мне относятся как к родному. Не то что в России. Я называю это внутренним фашизмом и никогда не смирюсь с этим. Недаром моего "Левшу", снятого еще в 86-м году, часто по телевизору показывают: наверное, кто-то чувствует, что фильм оказался пророческим. Об этом хорошо говорить в кино, но не дай Бог испытать на своей шкуре.
— Как я себя чувствую с "Золотым медведем" под мышкой? Да плохо! Все должно быть в свое время, а я уже немолодой человек. Когда-то вы назвали меня Левшой — я и есть Левша. Не в том смысле, что могу подковать блоху, а в том, что я никому не нужен. И разве только я? Целое поколение погибло, так и не появившись на свет. И дело не в деньгах, а в отношении. Наши толстосумы думают, что на своих богатствах, на одной арифметике в рай въедут. А никуда они не въедут, пока Левши с их благословения погибают пачками. Я третий раз в Берлине, и здесь ко мне относятся как к родному. Не то что в России. Я называю это внутренним фашизмом и никогда не смирюсь с этим. Недаром моего "Левшу", снятого еще в 86-м году, часто по телевизору показывают: наверное, кто-то чувствует, что фильм оказался пророческим. Об этом хорошо говорить в кино, но не дай Бог испытать на своей шкуре.