— Вы неоднократно ставили на драматической сцене шекспировские хроники. Русскую историю вы рассматривали как возможность поразмышлять об общих проблемах власти или вас интересовал конкретный эпизод с Иоанном Грозным?
— Конечно, возможность поговорить о более общих проблемах. Хотя мне иногда кажется, что русские как-то комплексуют из-за своей кровавой истории. Другие страны, чья история не менее кровава, относятся к ней иначе и смогли застраховать себя от того, чтобы у власти не оказался единоличный властелин. В отличие от русских. Здесь все возможно, и к власти в любой момент может прийти человек, который разрушит с трудом создаваемую законность и демократию.
— Музыкальная драматургия способствовала воплощению ваших идей или препятствовала?
— Иногда у меня возникает ощущение, что в опере с хорошими декорациями, хорошими певцами, замечательным оркестром и дирижером режиссер не очень важен. Это то же самое, что читать Шекспира или же слушать записи хороших певцов у себя дома. Если музыкально все слажено и декорации хорошие, то я могу смотреть оперу без назойливой режиссуры.
— Свою роль режиссера-постановщика вы ощущали как первичную или работали, подчиняясь Ростроповичу? Могли ли вы изменять, как в случае с пьесой, музыкальный материал?
— Я хорошо знал музыку Слонимского и согласился ставить эту оперу прежде всего из-за Ростроповича. Мое согласие определило то, что он будет музыкальным руководителем постановки. И оказалось, что Ростропович очень демократичен. Хотя я был, наверное, готов в большой мере уступить первенство музыкальной части. Но иногда было и наоборот: я вместе с артистами придумывал какие-то решения. Втроем со Слонимским мы сокращали музыкальные куски. Это особенно очевидно, если прочесть оригинальное либретто. Так что работа над драматургией существовала.
— Во время репетиций с актерами вы работали так же, как в драматическом театре, или вам приходилось перестраивать процесс создания роли?
— Музыкальную фразу трудно переиначить или дать ей подтекст. Но я работал, практически как в драматическом театре, стараясь найти более точное отражение музыкальной фразы. Опера Слонимского нетрадиционна. Здесь нет дуэтов, арий. Практически одни монологи Иоанна. Над ними мы и работали. Я хотел, чтобы они выражали мою идею, мое видение этой истории.
— Было ли нечто особо существенное именно в этом отрезке русской истории?
— Представьте себе человека, который умирает. В его разгоряченном от ужаса и страха мозгу за пять минут проносится вся жизнь и вся греховность его жизни. К сожалению, мне не слишком удалось выстроить драматургию этого момента.
— Вам не приходилось выступать в роли режиссера-тирана?
— Я прячу когти.