Арсенал, 1929
Вершиной творчества Александра Довженко принято считать "Землю" (1930), но поэзия цветущих яблонь и спелой пашни проигрывает поэзии Гражданской войны в гениальном "Арсенале". Версия, гласящая, что самостийник Довженко в составе куреня "Черных гайдамаков" громил восставших киевских рабочих в январе 1918 года придает фильму не пикантность, но достоверность отчаяния и ярости "потерянного поколения". Да и восстания на экране почти нет: есть его ожидание городом, затаившимся, призрачным, и — почти сразу — торжественный, как ночной кошмар, расстрел повстанцев. "Есть газы, веселящие душу человека": пляска смерти в траншеях Первой мировой показана — как и в "Мисс Менд" — с "немецким акцентом", в пандан с истерическим натурализмом живописи Отто Дикса. Есть парящие на крыльях шинелей дезертиры, слишком поздно прыгающие из взбесившегося поезда без тормозов. Есть паноптикум, если не террариум, политиканов, льющих в украинские уши елей незалежности. И финальные титры-вопросы — "Где отец? Где сын? Где муж?",— на которые некому ответить, потому что в живых никого не осталось.