В связи с кризисом московское правительство приняло решение о сокращении строительной программы одного из самых заметных проектов — Гостиного двора близ Кремля. Двор, как и собирались, перекроют, но все идеи о создании в нем музея современного искусства приказали долго жить.
История с Гостиным двором длится уже четыре года. Это — роковой объект. Практически каждый, кто с ним сталкивался, сначала пытался нанести ущерб этому памятнику архитектуры, а потом сам жестоко от него страдал.
Первым стартовал Михаил Посохин — глава "Моспроекта-2", который проектирует все "мэрские" объекты Москвы. Его участие привело к такому конфликту с органами охраны памятников, что в 97-м году мэр всерьез высказал намерение объявить референдум о том, как достраивать стену третьего яруса в восточной трети двора, чтобы революционной волей народа переломить занудство консерваторов.
Следующим главным архитектором двора был назначен Александр Кузьмин, главный архитектор Москвы, а реальным проектированием должен был заниматься Сергей Ткаченко, руководитель 15-й мастерской "Моспроекта-2", где директорствует Посохин. С другой стороны, к проектированию был подключен известный галерист Марат Гельман, который должен был заниматься внутренним оформлением двора с целью организовать там музей современного искусства. Для проектирования двора Гельман пригласил Юрия Аввакумова — как архитектора, наиболее близкого кругам московского современного искусства.
Первым ушел Аввакумов. Это было самым простым. Этика оппозиционера, не позволявшая ему бесконечно изменять его проект, и попытки апеллировать к человеческой порядочности (в смысле — заплатите за работу) показались в московской системе проектирования чем-то вроде поведения Тарзана в Нью-Йорке — ну совсем человек ничего не понимает. Через три месяца работы над проектом его скоренько схоронили.
Вторым "погиб" Ткаченко. Михаил Посохин не мог пережить, что его, выгнанного со двора, заместил его же подчиненный. Этот казус долго мучил своей бюрократической абсурдностью, но осенью счастливо разрешился. Год Посохин пытался уволить Ткаченко из "Моспроекта", а Александр Кузьмин его спасал. Потом Ткаченко словили на не вовремя сданном чертеже и съели "за срыв проектной работы".
Наконец исчез и сам Гельман. Он держался дольше всех, поскольку сам ничего не проектировал, поэтому и снимать его было не за что. Но кризис все расставил по своим местам.
Остается вопросом, то ли Гостиный двор — это такое "нехорошее место", то ли события разворачиваются по некоему плану, который существовал с самого начала и тривиально развертывается сегодня.
Мы склоняемся именно к последнему. Ведь что хотелось? В 1996 году после триумфальных выборов Юрий Лужков прогуливался по двору, и вдруг ему пришла в голову мысль перекрыть двор крышей. Тут возникло культурное препятствие. В ансамбль Гостиного двора — выдающийся памятник русского классицизма — нельзя было вторгаться так решительно. Художественная общественность готова была возмутиться.
Надо было создать дымовую завесу типа "мы реконструируем памятник, чтобы дать культуре жизнь". В Москве это — стандартный инвестиционный ход. Каждый из проектов, вызывавших неприязнь общественности, получал в качестве довеска "культурную программу", которая была призвана его поддерживать. Скажем, на уровне проекта подземный комплекс "Охотный ряд" должен был иметь до 50% культурных площадей. Но ближе к окончанию строительства культуру благополучно выкидывали.
В этой перспективе смерть программы Гельмана предстает глубоко закономерной, если не сказать запланированной. Она была дымовой завесой, отвлекающей внимание от строительства крыши над Гостиным двором. И потеряла всякий смысл теперь, когда крышу достроили.
ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН