Вчера Армен Медведев подтвердил сведения о своем уходе с поста председателя Госкино. Журналисты с нетерпением ожидают его официальной пресс-конференции. Пока же о мотивах своей отставки АРМЕН МЕДВЕДЕВ рассказал в эксклюзивном интервью корреспонденту Ъ ЛИДИИ Ъ-МАСЛОВОЙ.
— Итак, ваша отставка решена?
— В отставке своей я ничего чрезвычайного не вижу. Мне 60 лет. Я уже пересек тот возрастной рубеж, за которым государственная служба — и в моем ранге тоже — становится скорее исключением.
Семь лет я работал в этой должности. Я действительно чувствую, что за эти годы накопилась определенная усталость. Может быть, мне не хватает здорового авантюризма. Я слишком хорошо все знаю, слишком хорошо все понимаю, так что иногда, даже не ступив шага, говорю: "Нет, это не получится".
За эти последние месяцы работы я хотел бы поблагодарить и Евгения Максимовича Примакова, и Валентину Ивановну Матвиенко — они очень много сумели сделать для кино. Если бы не они, то закон о налоговых льготах для кинематографа просто не прошел бы через Думу. Благодарен я им и за личное отношение ко мне, даже вот в эти дни.
Никаких претензий мне не предъявлено, более того, я сейчас чувствую себя персонажем фильма "Старики-разбойники" — мне столько объясняются в любви и столько говорят, как без меня будет плохо, что мне хочется сказать: "Ну ладно, если вы так хотите, я останусь".
— Правда? Вот и Никита Сергеевич Михалков сказал, что у вас замечательное чувство юмора и найти вам замену будет трудно. А он пытался?
— Ясно, что с Никитой Сергеевичем Михалковым я бы работать не смог. Не потому, что не ценю его лично или не уважаю его как художника. Но я повторяю: нельзя отождествлять обаяние и талант актера и режиссера Михалкова с его способностями менеджера и бизнесмена, хотя его амбиции, как мы знаем, в сфере политики сейчас заявлены достаточно высоко.
— Михалков при каждом удобном случае говорил о необходимости Госкино и о готовности сотрудничать с вами.
— Хотя Михалков лично мне все время клянется в любви и повторяет, что он к моей отставке не причастен, я думаю, что причастен. Или он выполняет чью-то волю, чей-то заказ.
— Скорее всего, дело не в личности Армена Медведева, а в том, что существование Госкино является препятствием для реализации идеи Михалкова — внебюджетного фонда поддержки кинематографии.
— Против самой идеи трудно возразить хотя бы потому, что многие крупные европейские кинематографии, в частности французская, живут по такой схеме. Но для того чтобы внебюджетный фонд оправдал возложенные на него надежды, нужно внести поправки в несколько законов. Нужно выверить экономическую стратегию этого фонда. Пока она отсутствует и в первом документе авторов этой идеи, и в том, что озвучивает Дмитрий Александрович Пиорунский, первый заместитель Михалкова. Наверное, он удачливый бизнесмен: еще в 1996 году он возглавлял акционерное общество "Русский йогурт", вот теперь занимается проблемами кино.
— Госкино им мешало?
— Они хотели, чтобы государство отдало фонду ряд своих функций. Даже не Госкино, а именно государство. У Госкино нет таких функций, ибо фонд предполагает некий гибрид органа управления кинематографией и экономической структуры. Такого в нашем законодательстве вообще не предусмотрено: или орган управления, или коммерческая структура. Поэтому сейчас сильно муссируется идея — и сторонники Михалкова ее полностью разделяют,— что надо ликвидировать Госкино, надо отдать его в виде департамента в Министерство культуры, и пусть какие-то государственные функции осуществляются там. А фонд будет заниматься экономикой и коммерцией за счет того, что государство ему отдаст фискальные и лицензионные функции. Ради Бога, если государство отдаст — то пусть.
Что мне совсем не нравится в идее фонда — то, что он собирается влезть в деньги кинематографистов, в деньги кинопредприятий: перетянуть на себя управление коллекциями старых фильмов, которые опять-таки по нынешнему законодательству принадлежат студиям, эти фильмы создававшим. Фонд собирается получать какие-то доли от приватизации и акционирования кинопредприятий, отчисления от проката фильмов, даже создаваемых сегодня. Почему? Что это за перераспределение? По сути дела, это возврат к государственной монополии.
— Но если сама идея кажется вам приемлемой, почему вы не можете найти общий язык с командой Михалкова?
— Вместо серьезного, вдумчивого разговора идет прессинг. Я только и слышу от того же Дмитрия Александровича Пиорунского, что через десять лет в распоряжении фонда будет два-три миллиарда долларов. Жаль только, жить в эту пору прекрасную многим уже не придется. А что будет через год или два? Я мог бы, встав на колени, пообещать, что я буду послушным сотрудником Михалкова, и сохранить свое кресло. Но ради чего? Ради того, чтобы своими руками разрушать свое же дело? Мы эту отрасль склеивали, как фарфоровую тарелку, небрежно разбитую лет двенадцать тому назад. Склеили — и что, теперь этой тарелкой начать жонглировать? Не хочу я в этом участвовать.
Логика рассуждений Никиты Сергеевича такова: "Наш кинематограф плохой, помоечный. Для того, чтобы он стал державным, для того, чтобы он сеял разумное, доброе, вечное — отдайте мне власть, создайте мне фонд". Кинематограф за эти десять лет, как больной, прошел все: кризис, высокую температуру, анемию, но сегодня у нас действительно есть многополюсный кинематограф, очень разный, его нельзя чесать под одну гребенку — то ли державности, то ли малобюджетности. Михалкову не помешало бы больше терпимости к тому, что делается без него или вокруг него, больше мудрости, больше понимания. Он мог бы вспомнить историю своего же фильма "Родня", который также обвиняли в очернительстве, в недостаточной державности, в поклепе на русский народ — ярлыки клеить очень легко. Дело делать значительно труднее.
— Но ведь мало вероятно, что ваш уход примирит Михалкова с Госкино. Если только на вашем месте не окажется верный ему человек.
— Могу сказать, кого бы я мечтал видеть на своем месте,— моего заместителя Александра Голутву. Кстати, два года назад я его и пригласил первым замом в расчете на то, что он возглавит отрасль. Эта идея, в общем, поддержана на позавчерашнем совещании в правительстве, где было больше двадцати наших виднейших кинематографистов. Разговор шел очень откровенный. Как мне кажется, правительство в лице Валентины Ивановны Матвиенко получило значительно более объективную и многостороннюю информацию о положении дел в кино. А то ведь получается иногда так: талантливый, обаятельный, всеобщий любимец, заходя в кабинеты, становится единственным источником информации.
— Известно, что Михалков прочит на ваше место директора своей студии "ТриТэ" Леонида Верещагина.
— Тогда все пойдет по-михалковски и, по-моему, отрасль просто погибнет. Вообще, этот выбор, прямо скажем, неожиданный. Я думал, что за Никитой Сергеевичем какие-то более серьезные силы и будет предложена фигура иного масштаба, нежели просто хороший менеджер, хороший директор съемочной группы. Насколько я знаю, и самого Верещагина эта перспектива приводит в уныние.
Я понимаю, если бы пришел какой-то крупный политик. Я бы понял, если бы депутат Алексей Митрофанов, часто нападавший на Госкино, рвался бы в это кресло. Нравится не нравится, но Митрофанов — это реальная политическая сила, за ним некая программа, некая установка. За Верещагиным ничего, кроме указаний Михалкова, нет и быть не может.
— Что вы будете делать дальше?
— Меня уже не раз посещали мысли, что надо бы выбрать на седьмом десятке какую-то более спокойную жизнь: то ли вернуться в прессу, то ли заняться наукой. Я, естественно, не собираюсь сидеть дома, есть идеи, есть предложения, я их сейчас обдумываю и систематизирую. Самые разные — от прокатных фирм, от фондов, от крупных студий. У меня вчера была группа кинематографистов, которые просили меня не бросать Госкино. И я, конечно, его не брошу — в той мере, в какой мой преемник будет меня привлекать к работе.