Мальчику три года. У него острый миелобластный лейкоз. Рецидивировавший, то есть вылеченный было, но вернувшийся с новой силой. Эмилю провели гаплоидентичную трансплантацию костного мозга. То есть донором стал отец, костный мозг подходит только наполовину, неизбежны осложнения, а для лечения осложнений нужны лекарства. ВАЛЕРИЙ ПАНЮШКИН рассказывает про Эмиля режиссеру ВЕРЕ КРИЧЕВСКОЙ.
— Эта история типичная: долго ставили диагноз, долго лечили. Протокол предусматривал трансплантацию костного мозга от неродственного донора. Но прямых показаний не было, трансплантацию решили не делать, и не столько потому, что пересадка от неродственного донора — это очень дорого, но и потому еще, что трансплантация — это всегда опасно. Правда, есть в истории Эмиля одна особенность — его отец. Скажи мне, вот ты руководила немаленькими коллективами людей, если бы у кого-то из твоих сотрудников тяжело заболел ребенок, насколько бы ты вдавалась в подробности? Ты следила бы за тем, как ребенка везут в Краснодар, как потом в Петербург? Или это не дело руководителя вдаваться в проблемы своих сотрудников?
— У меня такие ситуации случались. У нас был мальчик-сотрудник, который в 21 год заболел раком. Я никогда этого не делала публично, но я всегда вникала довольно подробно. Я очень ориентирована на помощь. Но это не имеет отношения к работе. Это про жизнь. Если ты сталкиваешься с человеком, с которым произошло несчастье, то базово — предложить помощь. Сделать звонки, если не можешь помочь деньгами. Сто процентов нужно помогать. У нас такие ситуации и на НТВ были, и на "Дожде". Разве у кого-то есть сомнения, что надо помогать? Завтра несчастье случится со мной или с тобой. У каждого есть работодатель, у каждой компании есть владелец. И хочется верить, что работодатель и владелец по-человечески отнесутся к твоему несчастью.
— Дело в том, что, когда встал вопрос о трансплантации костного мозга от папы, отец Эмиля вынужден был уволиться с работы. Быть донором костного мозга — это долгое и муторное дело. Надо сдать кучу анализов, надо ехать в Петербург. Он не мог отсутствовать на работе два месяца минимум и потому уволился. Что бы ты сделала, если бы к тебе пришел сотрудник и сказал: "У меня тяжело заболел ребенок, я должен ухаживать за ним несколько месяцев, можно я не буду это время ходить на работу, а зарплату получать буду?"
— Ему пришлось уволиться? Я не знаю, как это бывает. Из тех людей, которых я встречала в своей профессиональной жизни, я не знаю ни одного, кто уволил бы сотрудника в подобной ситуации. Все, кто были вокруг меня, наоборот, всегда максимально помогали. Но, может быть, это только вокруг меня такие люди?
— Однако тебя же ведь нанимают руководителем не для того, чтобы ты заботилась о лечении детей твоих сотрудников. Тебя же нанимают, чтобы ты заботилась о прибыли для акционеров.
— Да, меня нанимают ради прибыли. Если бы в подобной ситуации оказалась я сама, я бы, наверное, сказала, что прошу меня не увольнять, а дать мне два месяца за свой счет. Обычно в таких случаях работодатель говорит: "Давай мы тебе хотя бы месяц оплатим". Я, конечно, не могу примерить себя к той ситуации, про которую ты рассказываешь. У меня есть какие-то сбережения на жизнь. И все равно надо приходить к начальнику и рассказывать все как есть. В режиме посоветоваться. И дальше уже мяч на стороне работодателя. И я не верю, что работодатель не хочет помочь и не найдет никакого способа помочь. Если же компания не может оплатить такой длительный отпуск, то можно оплатить хоть часть. Или твердо сказать человеку, что его ждут обратно на работу, и дать денег в долг. Или если компания вообще не может позволить себе тратить деньги, то нужно разговаривать с людьми. Возможно, сотрудники согласятся взять на себя работу товарища и сохранить за ним зарплату. Мне кажется, такая солидарность на бытовом уровне — это нормально.
— Но, может быть, папа Эмиля просто постеснялся просить помощи. Этакая гиперлояльность к компании, в которой работаешь.
— Если у человека есть другие источники решения проблемы, то гиперлояльность — это хорошо. Но если ты не можешь пойти получить банковский кредит, то гиперлояльность по отношению к компании — это полная фигня. В экстремальной ситуации дети важнее прибыли акционеров, и это понимают сами акционеры.
— Ну, он же нашел источники решения проблемы. Благотворительный фонд в Краснодаре, наш благотворительный фонд. Или ему должно было помочь государство, а не частные благотворители? Как ты себе это представляешь?
— Я представляю себе так, что страна, которая зарабатывает такие деньги на продаже нефти, обязана лечить своих детей за свой счет. К счастью, я никогда не сталкивалась с необходимостью быстро решить с государством подобную проблему. Но собрать быстро все необходимые для государства бумаги, найти клинику — мне кажется, что это все звучит нереально. У родителей же нет времени на борьбу с государством.