В Государственном Историческом музее открылась выставка "Московские немцы. Четыре века с Россией", организованная при поддержке Гете-института и фирмы "Байер". Методично построенная экспозиция демонстрирует "труды и дни" немецкой общины от первого поселения московского форштадта XVII столетия до расцвета немецкого предпринимательства в начале XX века.
Еще в прошлом веке в сознании россиянина — как обывателя, так и даже просвещенного — обрусевший немец воспринимался несколько иронично: либо как жесткий прагматик (гончаровский Штольц), либо как законченный сентименталист (толстовский Карл Иванович). Но к нынешнему столетию, когда у каждой домохозяйки был свой "Зингер", семья располагалась на стульях от Шмидта, а дома освещались "Сименсом", когда домашние врачи прописывали аспирин "Байера" и рекомендовали ехать в аптеку Ферейна, отношение изменилось. Даже после первой мировой, когда российская диаспора немцев уже была распылена и началась гражданская война, "белый" генерал барон Унгерн, видя разброд в стране, выдохнул: "Последние настоящие русские — остзейские немцы!" И даже в советские времена, судя по Ильфу и Петрову (в сцене в сумасшедшем доме некий персонаж с манией величия сбивался: "Я — Гай Юлий Цезарь. Нет. Я — Юлий Генрих Циммерман" — владелец сети магазинов музыкальных инструментов), престиж "русского немца" был высок.
Отдав дань курьезности, стоит обратиться и к истории "остзея" (т. е. восточных немцев), к чему призывает выставка. Без скидок можно сказать, что немецкая община в России — феномен мировой истории. Подобные общины, разумеется, были и в Европе — еврейские кварталы в средневековом Мадриде и Роттердаме, русские кварталы во Львове и Ревеле (Таллине). Однако такого цивилизующего влияния на местное население, как российский "остзей", они не имели. Как и не имели подобных репрессий. "Медный бунт" при Алексее Михайловиче — народ идет на Кукуй (то бишь на Немецкую слободу), казни стрельцов при Петре I — и снова туда же, за Яузу, громить "немых". В отличие от поляков, фрязинов-итальянцев и прочих народов германоязычных русских не распознавали по языку и потому считали их невнятными — "немыми", то есть "немцами".
Со времени царя-реформатора, увидевшего на Кукуе не только куртуазные манеры и платья, но и примеры высоких ремесел, навигации и наук, идет возвышение "русских немцев" (правда, среди них были шотландцы, скандинавы, швейцарцы и даже французы-гугеноты, бежавшие через немецкие княжества в Россию). Гордон, Лефорт, Остерман, Гинтер, Гессе, а затем Дельвиг, Кюхельбекер, Пестель, но и Бирон, Миних и Бенкендорф — все эти имена суть история государства Российского. Тут уже ни выкинуть, ни отнять.
Они были и службистами, и карьеристами. И в этом сказывались их амбиции выходцев из мелких германских земель, обретших наконец-то российские просторы деятельности. Они преподавали в Российском университете и в Императорской академии наук. Им было просто скучно ничего не делать. Гены? Протестантская ли заповедь — arbeit? Так или иначе, они ставили сначала гешефт, а затем титулы. Так, например, по записям моего прапрадедушки, у него была перспектива: либо откупить какое-то поместье и тем самым восстановить свой титул немецкого барона, либо остаться всего лишь владельцем красильных мануфактур. Пращур оказался верен духу прагматизма. И мне остается лишь созерцать эполетные портреты моих предков.
МИХАИЛ Ъ-БОДЕ