В русский прокат вышел биографический фильм "Линкольн". Как и в случае со "Списком Шиндлера", "Мюнхеном" или "Амистадом", Стивен Спилберг, кажется, создал целый научный институт мирового класса, куда вошли лучшие профессора истории, музейные кураторы и популярные писатели. О герое своего масштабного исторического исследования режиссер рассказал Галине Галкиной.
Ваш фильм о 1865 годе или скорее о 2012-м?
Зрители почти в любой истории находят параллели с тем, что сегодня происходит с ними самими. Находят или придумывают сами. Но я изо всех сил старался абстрагироваться от сегодняшней политики, мы все стремились к абсолютной аполитичности. И если кто-нибудь в связи с нашим фильмом возьмется рассуждать об администрации Обамы или о движении за гражданские права, знайте: мы здесь ни при чем — мы рассказывали историю четырех последних месяцев Гражданской войны.
Говорят, вы провели собственное исследование о Линкольне, несмотря на то, что сценарий Тони Кушнера вам очень понравился.
Если честно, я одержим Линкольном с детства. Когда мне было шесть лет, я впервые увидел статую Линкольна в вашингтонском Мемориале. Я до смерти испугался — она была огромная, а я маленький,— и хотел поскорее сбежать. И когда родители уже почти вывели меня на улицу, я впервые осмелился посмотреть этому огромному Линкольну в лицо. И вот тут, когда наши глаза встретились, я понял, что этому человеку можно доверять и что я его больше не боюсь. (Смеется.)
Когда мы проходили Линкольна в школе, я попросил отца принести мне из библиотеки книги и в итоге прочел гораздо больше, чем требовалось по школьной программе. Ну и с тех пор изрядно пополнил свои знания о нем. Так что можно сказать, что я и в самом деле много читал о Линкольне, к тому же у меня был большой выбор: о нем написано семь с половиной тысяч книг. Не то чтобы я прочел их все, но несколько десятков — точно.
Впоследствии я сделал несколько ссылок на свой "роман" с Линкольном в фильмах, как, например, в "Особом мнении". Фильм открывается сценой, в которой восьмиклассник накануне экзамена по истории читает своим родителям Геттисбергскую речь, ровно как я в том же возрасте.
И все-таки, как возник целый фильм о Линкольне?
Однажды в Белом доме я встретился с историком Дорис Кернс Гудвин (соавтор сценария "Линкольна".— Weekend) во время работы над программой канала CBS, посвященной истории последнего тысячелетия (передачу готовили к новогоднему эфиру 2001 года). В качестве консультантов я пригласил множество замечательных историков и во время перерыва разговорился с Дорис. Я спросил, над чем она работает, и оказалось, что над книгой о президентстве Линкольна. В этот момент во мне что-то щелкнуло — это чувство называю "творческой щекоткой",— и я попросил Дорис дать мне прочесть текст. Но, как выяснилось, она только приступила ко второй главе, так что решать мне пришлось немедленно и почти вслепую. И тогда я сказал: "Я хочу купить права на вашу книгу и сделать по ней фильм". Через неделю мы оформили сделку.
Вы сами можете описать свое чутье, эту свою "щекотку" — как она работает?
Это ни с чем не сравнимое чувство, когда ты вдруг ощущаешь осмысленность своего существования и обещание счастливого будущего, и происходит это не на интеллектуальном уровне, а именно что на чувственном. Так было, когда Джордж Лукас сказал мне, что хочет снять фильм о парне с кнутом в шляпе-федоре, который отправляется на поиски всевозможных паранормальных древностей. В ту секунду я почувствовал желание совершить то, о чем говорил Джордж,— просто потому, что от его слов мне как-то сразу стало хорошо. Эту реакцию может вызвать что-то, что я увидел по телевизору или прочел в книге,— в общем, почти что угодно. Главное, чтобы я почувствовал жгучее желание как можно скорее заняться новым проектом, причем не только продюсировать, но и снимать.
А в чем разница между режиссерским интересом и интересом продюсерским?
О, их не перепутаешь. Если у меня возникло желание снимать, то оно уже никуда не денется. Вернее, я никуда не денусь — оно чуть не парализует меня. А желание продюсировать, в моем по крайней мере случае, аналогично желанию зрителя увидеть фильм, о котором ему кто-то рассказал. Оно просто заставляет меня присоединиться к тому или иному проекту и помочь реализовать его, причем лидерство передать кому-нибудь другому — режиссеру или сценаристу.
А когда оба эти желания сходятся, как в случае с "Линкольном", задача усложняется?
Продюсировать и режиссировать фильмы довольно-таки легко. Вот что самое трудное на свете — так это быть отцом. У нас семеро детей, младшему 16 лет, старшей — 36, и с ними много проблем, как, наверное, у всех родителей со всеми детьми.
Это, по-вашему, универсальная вещь? Вот Линкольну, которого вы себе воображаете, тоже было труднее управляться со своей семьей и четырьмя сыновьями, чем со своей работой, то есть со своей страной?
Думаю, ему, как и всем, непросто было управляться со своей семьей, но вот в чем я уверен — на первом месте у него была страна. По обычным человеческим меркам это суровый приговор, но я действительно нисколько не сомневаюсь, что никто и ничто не могло помешать Линкольну закончить страшную Гражданскую войну, в которой погибли 700 тысяч человек, и навсегда отменить рабство в Америке. Никто, даже его семья, не устоял бы на его пути.
Ну да, мы, обычные люди, часто оказываемся перед чем-то, что нам не по зубам. Но мы можем хотя бы утешаться словами: "Да кто я такой, Спилберг, что ли?" А вы что себе говорите?
А я говорю себе: "Ты кто такой, Кубрик, что ли?!" (Смеется.)