Алексей Ъ-Тарханов
Спасибо Вам, что Мы были — песня со страховкой
Гастроли Шарля Азнавура закончились на неловкой, но искренней ноте. 74-летнему певцу преподнесли пожизненную медицинскую страховку, действительную на всей территории России.
Наверное, долго думали и решили: хотя ему никак не дашь больше шестидесяти пяти, страховка не помешает. Не шапку-ушанку же дарить, не бюст Пушкина кабинетного формата, не хрустальный графин — что еще подаришь тому, у кого все есть? Проявили внимание. Прикрепили к хорошей поликлинике.
Подарок кажется напрасным. Азнавур и так поет со страховкой.
В жизни своей и в своем ремесле он много чего повидал: был свидетелем восходов и закатов десятков репутаций и карьер. Поэтому журналисты все время допытываются у него: как это так вышло, что он еще поет? Самая деликатная из встреченных мной формулировок такова: кто теперь ваша новая аудитория (имеется в виду с тех пор, как ваша настоящая аудитория переселилась под каштаны и платаны парижских кладбищ)? На этот неделикатный вопрос Азнавур отвечает стандартно, что на концерты приходят и совсем молодые люди, и его ровесники. То есть все, кто его любят.
Московская любовь к Азнавуру первое испытание перенесла уже у касс Кремлевского дворца съездов. Места в амфитеатре стоили 900 рублей. Места в партере стоили столько, что на две трети пустовали. У его ровесников — тех, кто слушал Азнавура в молодости,— таких денег нет. Мало кто из них поменяет на один его билет две свои пенсии. Среди молодых людей, в принципе готовых такие деньги отдать, мало желающих слушать Азнавура, потому что вспомнить им особенно нечего.
Поэтому кремлевские концерты посетили три категории зрителей.
Первая — армяне, благодарные Варенагу Азнавуряну за миллионы долларов, собранных фондом "Азнавур для Армении" в помощь Кировакану и Спитаку. Члены московской диаспоры явились в Кремль по зову крови, чтобы разом поддержать самого певца, жертв армянского землетрясения и проект строительства Армянской церкви в Москве.
Вторая — ученики французских спецшкол, пришедшие по зову языка, чтобы проверить выученные когда-то слова.
Третьи явились по зову разума. Разум подсказал им, что это, вероятно, последний случай послушать Шарля Азнавура, великого французского певца. Даже последнего французского певца, потому что умерла Пиаф, умер Монтан, умер Жак Брель, умер Жильбер Беко, умер Морис Шевалье, а Шарль Азнавур жив и практически здоров.
Он, конечно, не молод, колени плохо гнутся, долго стоять на ногах тяжело, но в целом все нормально: суставы, поджелудочная, сердце, печень, пульс ритмичный, хорошего наполнения.
Он поет очень осторожно, без малейшего намерения выложиться. Лишнее волнение ему ни к чему. Он понимает, что на него сейчас работает все — возраст, легенда, былая харизма, он щадит себя — и правильно делает. Во всяком случае, на месте жены и дочки, которая робко подпевала ему со сцены дополнительные "тря-ля-ля-ля-ля", я бы его только похвалил. Правда, две певицы-блондинки на заднем плане окончательно помешали ему выглядеть трогательным и несчастным.
Публика же хотела рыдать.
За тем, собственно, и приходили на Азнавура даже тогда, когда певец был еще относительно молод и относительно незнаменит. С бодрых тридцати восьми лет он бесконечно пел о ностальгии, о том, как нельзя возвращаться в места, где ты был счастлив, потому что Монмартр уже не тот, и богема уже не та, и люди не те, и сам ты не тот.
Едва ли испытал он прилив ностальгии в России, вернувшись к нам спустя 30 лет после первых концертов, о которых помнили только одно: на них было не попасть. Зато ностальгию испытала публика, которая честно вернулась к Азнавуру, принося с собой буклеты с первых гастролей.
Были, правда, те, кто заранее предпочел электронную версию нестареющего Азнавура на компакт-диске и не пошел смотреть на героическую борьбу с залом и возрастом. Остальные пришли послушать старые пластинки на живом проигрывателе.
Готовясь к российским гастролям, Азнавур заново выучил свои хиты — и не прогадал, потому что никаких новых песен зал слушать не хотел. Когда он запел по-русски — а поняли это минуты через три: акцент делал русские слова французскими,— публика не была ему благодарна и даже не поднялась на "цыганочку". Она пришла не за этим. Ни в какой дополнительной информации никто не нуждался.
Азнавур, явившийся прямо со школьных дискотек и пластинки "Под крышами Парижа", был совершенно узнаваем. Публика заходилась от жалости к себе, потому что нельзя не любить и не жалеть себя самого тридцать лет назад.
Публике было совершенно неважно, что и на сей раз, как и все последние годы, Азнавур просто честно отбывает свой номер. Если бы он вздумал измениться, отойти от себя хоть на два шага, ему бы этого не простили. Его перестали бы называть патриархом французской песни, нарядные армянские дети не понесли бы ему цветы на сцену, и двадцать газет написали бы наутро, что Азнавур действительно уже не тот.
Обычно на таких концертах говорят: "Спасибо Вам, что Вы есть!" Ну, в более печальных случаях: "Спасибо Вам, что Вы были". На сей раз послание зала формулировалось совсем по-другому:
— Спасибо Вам, что были — Мы.