Кабаковские инсталляции
Свершилось: в Москве открылась первая (по времени) выставка первого (по международной славе) современного русского художника — Ильи Кабакова. Открылась она в Манеже, приурочена к ярмарке "Арт-Манеж" и подготовлена куратором Андреем Ерофеевым без всякого личного участия (хотя и при согласии) художника, который не был в Москве уже десять лет.
Выставка в жанре "Возвращение мастера" не состоялась, да и не планировалась. Собрано только то, что художник оставил, уезжая,— то есть очень мало. Чуть-чуть ранних рисунков, несколько картин, фрагменты одного альбома. Все для того, чтобы вы почувствовали себя обделенными: где же теперь брать оцененное только на Западе наше национальное достояние?
Лучшая работа выставки — огромное панно "Ответы экспериментальной группы" (1969-1970), состоящее из вырванных из контекста фраз, приписанных, как обычно у Кабакова, каким-то Аннам Петровнам и Соломонам Соломоновичам. В каждой из них повторяется слово "он": сырой он бывает невкусен; я ждала его в саду на углу Сретенки; Петя потолстел, и он перестал застегиваться у ворота. Любимый кабаковский прием: растворить объект в абсурдных и здравомыслящих, высоколобых и наивных описаниях — так, чтобы он полностью улетучился (буквально: на картине ровным счетом ничего не нарисовано). Все говорят о Нем, но кто Он такой, помнят нетвердо.
Это, разумеется, напоминает ситуацию самого Кабакова. Он не был в России десять лет, за его многочисленными выставками в Европе и Америке могут следить только его личные друзья, да и то лишь те, которые ведут хотя бы наполовину зарубежный образ жизни, иначе не поспеть. Остальные судят о Кабакове, как слепые о слоне. Выставка в Манеже принципиально сделана так же — пассивно собрана из фрагментов, оказавшихся в России в результате случайных обстоятельств (все лучшее, увы, ушло за границу). Уезжая в конце 1980-х, Кабаков оставил несколько работ в своей мастерской, а когда в 1990-м в поле зрения художников и коллекционеров появились фигуры неких странноватых рэкетиров (хотя это был уже закат "русского бума" в западных галереях, и поживиться у художников на самом деле было нечем), велел отдать их на временное хранение в музей "Царицыно", где коллекцию современного искусства собирал Андрей Ерофеев. Позже кое-какие мелочи остались в этой коллекции, а основная часть работ отошла к бывшей жене Кабакова Виктории Мочаловой, живущей в Москве. Среди других счастливчиков, обладающих "настоящим Кабаковым", который, кстати сказать, уже сейчас стоит больших денег,— те, кто догадался стать коллекционером еще в 60-е годы (Евгений Нутович, Михаил Ершов), те, кто имеет счастье получать от Кабакова подарки (Иван Чуйков — тут, правда, куратор выставки мог бы подыскать и других владельцев), и те, кто сообразил стать коллекционером уже в наши дни (такой практически один — Владимир Овчаренко, хозяин в прошлом знаменитой галереи "Риджина"). Единственная по-настоящему значительная вещь на выставке — помянутая картина "Ответы экспериментальной группы" — была куплена на легендарном аукционе Сотбис 1988 года зарубежным коллекционером и принесена в дар будущему музею современного искусства в Москве. Поскольку музей до сих пор так и не открыт, работа все еще принадлежит Министерству культуры, которое не знает, что с ней делать: с 1988 года выставляется она первый раз.
Выставка предлагается зрителю как археологу, чтобы он по данным ему черепкам восстанавливал целое. Задача эта неблагодарная прежде всего потому, что ее решил уже сам Кабаков, живя на Западе: он перестал делать картины и альбомы и стал строить гигантские инсталляции, по которым можно бродить, ощущая себя не читателем текста, а его обитателем. На выставке в Манеже эти инсталляции не показаны ни в качестве фотографий, ни в видеоварианте. Только проемы в картонных перегородках, прикрытые серыми тряпками, напоминают: а ведь именно так выглядит нередко вход в кабаковские инсталляции. Но тут не его произведение, а сырье, из которого он из делает: подлинный русско-советский быт во всей его безыскусной невзрачности. Сырья у нас, как видим, все еще достаточно.
Не зная про инсталляции, по этой выставке трудно поверить в международную славу Кабакова — неужели там оценили доски с длинными текстами на русском языке? Большое панно с правилами приема вещей в химчистку; альбом, где автор совершает множество предуведомлений и все никак не приступит к началу истории; репродукция голландского пейзажа в раме, а рядом розовый муляж человеческой руки. Пожилой зритель не знает, что такое поп-арт, молодой — ни разу не был в советской химчистке. Единственное, что в Манеже находит отклик в душе буквально всякого,— это серия графических листов, где сюсюкающие картинки из детской книжки и стишки ("Весна по улице идет / В начале мая, / Веселый птичий хоровод / Не умолкает"), а на фоне косым дождем встает монументальное: "Иди ты на х..., е... в рот". Тут становится понятно, что Кабаков по-настоящему народный художник.
ЕКАТЕРИНА Ъ-ДЕГОТЬ