Первые две части историко-биографического фильма зрители второго канала должны были увидеть вчера в 21.55. Однако его так и не показали. По требованию Фонда Солженицына и лично супруги писателя Натальи Дмитриевны уже отправленные в эфирную студию кассеты вернулись на полку. Корреспонденту Ъ удалось посмотреть крамольный фильм.
"Вы сразу вызвали во мне доверие. Как только я увидела портрет Солженицына.— Это портрет Достоевского. Но Солженицына я тоже уважаю". Так писатель Сергей Довлатов познакомился со своей будущей женой. Автор "Избранника" Олеся Фокина роднящую двух писателей привычку к мрачному расположению духа восприняла не житейски, но духовно: свое трехчасовое полотно она начинает с длиннейшей цитаты из "Преступления и наказания". Когда настает время показать автора, на экране появляется Солженицын: глаз прищуренный, борода расчесанная, одет скромно.
На десятой минуте фильма (Солженицын к этому времени, кажется, уже несколько раз перекрестился — это занятие он не оставит до финальных титров) автор голосом актера Валерия Приемыхова сообщает: "Он не выходит из дома без записной книжки. Сборник русских пословиц для него как молитвенник". Для того чтобы иметь возможность работать, Солженицын даже вынужден симулировать инфлюэнцу. И когда обожающие ("свято верящие", если дословно) своего преподавателя студенты приходят к нему с апельсинами и лимонами, он — в ботинках, вот ужас-то! — забирается под одеяло. И дрожит, дрожит, дрожит: как бы обман не вскрылся.
Слова "молитва", "святой", "страдания" вообще, как выясняется, применимы к любым жизненным ситуациям Солженицына. Когда Твардовский пытался пробить в печать "В круге первом", он "не только хвалил роман. Он был готов принять за него страдания". Сам Солженицын, тем не менее, никогда никого ни о чем не просил. Он "передавал указания" и "отдавал приказы". В промежутках — учил друзей, "соратников", как называют их авторы фильма. Теперь "сподвижники" либо умерли, либо отставлены от дома.
Сильно звучит в фильме любовная тема. "Солженицын — достояние всех",— говорит Наталья Дмитриевна. И так как, очевидно, о том, как это достояние умеет любить, праздному люду знать не следует, сразу же переходит на обобщения (благо школа хорошая): "Когда умирает ваша любовь — грустно, когда умирает любовь к вам — больно".
Боль, боль, боль и еще раз боль, щемящую боль испытала Олеся Фокина, когда в ответ на просьбу о встрече получила от Солженицына глыбистое и косноязычное, как водится у больших писателей: "Никакая съемка фильма обо мне не вмещается в мою жизнь". Трепет, трепет и еще раз трепет случился с ней, когда в первый раз подошла она к глухим воротам солженицынского поместья в Троице-Лыкове — с соснами, охранниками и красного кирпича дворцом. Непонятно, каким образом, но отшельник таки пустил Олесю в свой дом. Три года провела она с ним под одним кровом.
Заключительная серия фильма, в которой крова показывают особенно много, называется "Осень патриарха". Не знаем, как осенью, а летом, когда снимался фильм, на даче в Троице-Лыкове щебетали птицы, раздавался счастливый детский смех, готовилась вкусная еда и патриарх без устали писал в просторном рабочем кабинете (чтобы сэкономить время для письма, Александр Исаевич даже совмещает прослушивание радио со скоромной трапезой).
Упоение автора своим героем, стремление показать его как можно больше и ближе (хоть и говорят, что кино — не метровый материал), очевидно, и погубило репутацию Фокиной в глазах семьи. Последние кадры выглядят, например, так. Солженицын поднимается из-за стола со словами: "Ну все, все. Я обещал вам десять минут, а проговорили все тридцать пять, нет, вернее, тридцать четыре. Уходите, уходите. Хорошенького понемногу". Возможно, крошечная оговорка, не замеченная Фокиной по любовному недогляду, стоила ей трех часов довольно добротной работы.
ЭДУАРД Ъ-ДОРОЖКИН