Ясная тема, много правды, немного вранья, чем быстрее, тем лучше — простой рецепт нового искусства
Месячник фотографии открылся в Париже, в том самом городе, где Луи Даггер сделал первые снимки-даггеротипы.
Когда тот представил научной общественности свое изобретение, а было дело в конце 30-х годов прошлого века, художники долго плакали. Они конкретно оставались без работы.
Зачем-зачем пойдет клиент на долгие часы неподвижного сидения в нетопленной мастерской, когда с помощью простейшей портативной камеры (весившей тогда каких-то 15-20 килограммов) со скоростью магниевой вспышки можно навсегда запечатлеть его черты. Причем по конкурентоспособным ценам.
Полтора века пролетело как один миг. На новом парижском Mois de la Photo окончательная победа фото над рисунком стала, так сказать, объективной реальностью. Дистанция обозначена точно. Выставка бельгийского фотографа-пиктореалиста рубежа веков показывает всю серию художественных штампов эпохи: почти живописные портреты, ню, пейзажи. Когда-то фотографы подражали художникам. Теперь не так. Давно ли вы видели в иллюстрированном журнале живописные портреты современников? Рисовальщик работает только там, куда просто не пускают фотографа. В зал американского суда, например. Закон есть закон.
А так американцы, ясно, предпочли бы фото. Один американец, криминальный репортер, работал в нью-йоркских газетах. Он славился тем, что успевал на каждое мало-мальски стоящее происшествие: там что-то сгорело, там кого-то убили, гости поскандалили после бала, перевернулся автобус, поезд надземки сошел с рельсов. В его машине была установлена полицейская рация, и потому повсюду он приезжал раньше полицейских. Если, скажем, застреленный гангстер не позаботился упасть красиво, репортер приходил ему на помощь, режиссируя сцену, подтаскивая жертву к освещенному фонарем месту, красиво укладывая перед ним револьвер. Все остальное и в самом деле было делом техники, ибо в багажнике машины он устроил фотолабораторию. В редакцию он приезжал с проявленными пленками. На его нынешней выставке в Европейском Доме фотографии есть его портрет — портрет "короля репортеров", мужика в шутовской короне и мантии, с огрызком сигары в бульдожьих губах, прижимающего к груди громоздкий фотоаппарат с ламповой вспышкой.
Эта самая вспышка — метафора искусства ХХ века, выхватывающего из темноты как будто бы случайные, отнюдь не бессмертные кадры. В пулеметной ленте современной фотокамеры удачи и неудачи стоят рядом, их разделяют доли секунды. Пораженья от победы аппарат сам не должен различать. Не должен, возможно, их различать и фотограф.
От него зависит одно: в правильное время оказаться в правильном месте и спокойно выполнить свой репортерский долг. Ясная тема, много правды, немного вранья, чем быстрее, тем лучше — простой рецепт нового искусства. Автору остается чувствовать себя всего лишь зеркалом, всего лишь линзой, ему позволено разве что изменить угол отражения, чуть притушить свет или смазать цвета. И лучше бы делать это не нарочно, случайно.
Нет, конечно, эта моя справедливая точка зрения еще не победила окончательно и бесповоротно. На многих фотовыставках ноябрьского Парижа я замечал попытки фотографов побыть художниками. Чистое и честное ремесло вырождалось в занудные художественные проекты, тяжеловесные инсталляции, бессмысленные бормотания по поводу очевидного.
Одни выставки боролись за гуманизм и мир во всем мире. Там тоже были репортеры, награжденные, как бывало у нас, "за тему". В прошлом году такой темой была Руанда, СПИД, некоммуникабельность. В этом году — Босния, СПИД, некоммуникабельность. Другие выставки разыгрывали мизансцены — вроде выстроенной в музейных залах квартиры замкнутого и нелюдимого коллекционера, замкнуто и нелюдимо собирающего фотографии на тему "замкнутость". Сделано было неплохо, но каждая фотография в отдельности, вовлеченная в лукавый кураторский замысел, была отнюдь не хуже целого. Настоящие истории, возникающие вокруг фотографии, гораздо лучше придуманных. Взять хотя бы выставку "Фотографы-путешественники", собранную из коллекций Парижского географического общества (членом которого, как вы помните, был друг детей Жак Франсуа Мари Паганель). Путешественники-фотографы делали снимки со строго научно-познавательными целями. Переодевали ли они туземцев поживописнее, занимались ли более эффектной постановкой ритуальных плясок — история умалчивает. Но мало кто из современных фотографов может похвастаться такой сказочной фактурой.
Не обижайтесь, что я вам рассказываю о фотографии, но ничего не показываю. Парижские выставки продолжаются, наши корреспонденты сидят в Париже, на следующей неделе вы многое увидите собственными глазами. Потому что там есть на что посмотреть.
Черно-белые снимки в простеньких рамочках подсмеиваются над золочеными рамищами Лувра. Если XVIII и XIX века были веками живописи, XX стал веком фотографии. Причем селекция продолжается. Сначала фотография победила живопись, теперь прикладная фотография побеждает художественную, выставляя напоказ ее напыщенность, литературность, самовлюбленность.
Чем проще и циничнее подходит фотограф к своей работе, чем реже считает он себя художником, тем большей ценностью будут обладать его снимки. Раз он увидел то, что снял, значит, жизнь сама выбрала его как очевидца. Сама проникла в его аппарат, застывая там на фотоэмульсии, сама себя зашифровала в цифровую картинку новейших компьютерных камер. Жизнь — величайший фотограф нашего времени.
Алексей Ъ-ТАРХАНОВ