Японский хореограф с мировым именем с трудом отыскал в России артистов, отвечающих его представлениям о танце. Работа шла трудно, но к исходу шестой недели танцовщики ансамбля "Русские сезоны" смогли уловить трудноопределимую сущность японского танца Буто. То же самое попыталась сделать корреспондент "Коммерсанта" ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА в интервью с хореографом МИНОМ ТАНАКОЙ
— Вы начали заниматься танцами поздно — в 21 год. И уже через шесть лет переполошили японское общество, начав выступать совершенно обнаженным то в городе, то на лоне природы. Это американское влияние?
— Когда я учился классическому балету и модерну, я чувствовал, что совершенно закрыт — в сюжете, в костюме, в музыке, в театральной обстановке. И поэтому решил танцевать вообще без костюма, без музыки и не в театре. В 70-е годы я танцевал только голым. И был совершенно одинок.
— Каков был общественный резонанс?
— Меня довольно часто арестовывали, и буквально все критики говорили, что то, что я делаю, не является танцем. Но, хотя публика уходила с моих выступлений и не возвращалась, все же представители авангардного искусства Японии — скульпторы, художники, дизайнеры, композиторы — приходили смотреть и давали мне мощную духовную поддержку. С их помощью я мог продолжать танцевать и развиваться.
— В Японии, базирующейся на древних культурных традициях для подобных акций нужно иметь немалое мужество. Вы можете вспомнить свое первое выступление?
— Мое первое сольное выступление прошло с помощью моей семьи. Моя жена и маленькая дочка тоже находились на сцене. Они просто сидели, тоже голые, и наблюдали за моим танцем.
— В 70-е годы вы разработали новый комплекс упражнений — то, что в классическом танце назвали бы новым классом. На чем он основывается?
— Я учился в университете спортивной медицине, и мой класс основывался на йоге, на китайских пластических системах, на принципах японской акупунктуры.
— В это время вас не интересовал танец Буто?
— Я, конечно, видел выступления Тутсуми Хидзикаты, который основал Буто, и это оказало на меня мощное воздействие, может быть, даже слишком мощное для меня. Я решил держаться на расстоянии, и 15 лет мне это удавалось. Но в 83-м году я начал работать вместе с Хидзикатой.
— Так все-таки — что такое Буто?
— Я думаю, Буто — это в первую очередь дух, способ мышления, нечто спиритуальное. Так называемый Буто состоит из совершенно разных спектаклей или импровизаций. Повторяю, это в первую очередь духовный путь. Скажем, "Весна священная" в "Русских сезонах" — тоже танец Буто, для меня во всяком случае.
— Не представляю, чтобы русские артисты за шесть недель репетиций встали на новый "духовный путь".
— Я не уверен, что они все это поняли. Но я каждый день подчеркивал, что каждый танцор должен иметь свой танец, каждый танцор должен найти в себе танец. По моему мнению, танец не нуждается в хореографе.
— То есть танец — это импровизация?
— Танец — это сама жизнь. Мы, конечно, можем фиксировать какие-то формы, но ведь жизнь постоянно меняется. Поэтому мы каждый раз должны снова и снова создавать, а потом снова и снова разрушать эти формы. Это в принципе просто: ведь наше тело постоянно меняется, вся наша кровь полностью обновляется за неделю. И только мозг сохраняет консерватизм.
— За несколько дней до премьеры "Весны священной" в театре "На досках" вы исполняли импровизацию "Романс". В ней вы были женщиной, и это ничего общего не имело ни с трансвестизмом, ни с гомосексуализмом, ни с актерским перевоплощением. Как это делается?
— Я сказал: "Сегодня я хочу быть женщиной". И стал ею. В примитивных, первобытных культурах танцорами в основном являются шаманы: они танцуют при смерти людей, на свадьбах, при болезнях, рождениях. Самое главное для шамана — убрать себя, отказаться от своей индивидуальности и превратиться в пустой сосуд, который может вобрать в себя другого. Это очень похоже на то, что делаю я.