Экономист Елена Чиркова, занятая поиском большой и здравой в нынешних условиях инвестиционной идеи, добралась до рынка высоких технологий.
В фильме "Выпускник" 1967 года с Дастином Хоффманом главному герою, раздумывающему, куда податься после окончания университета, друг семьи дает совет: "Я хочу сказать тебе одно слово. Всего одно слово. Ты слушаешь? Пластик!" В то время пластик, то есть полимеры на основе нефти, был перспективной высокой технологией.
Технологические инновации — золотое дно с точки зрения формирования пузырей на рынках акций. Их перспективы очень трудно оценить, особенно инвестору-непрофессионалу. А раз так — это мощный афродизиак.
Первая промышленная революция в Англии, начавшаяся в 1770-е годы, привела к буму строительства каналов. Вторая (эпоха пара и железных дорог, середина XIX века) вызвала железнодорожную лихорадку в тех странах, где прокладка дорог шла без жесткого контроля государства: в Англии, США, России и Аргентине. Взлет на фондовом рынке США в 1920-е годы — ответ сразу на несколько революционных технологических свершений: электрификацию, радио, автомобили, авиацию, кинематограф и т. п. Информационная эпоха породила доткомовский пузырь и бум на рынке телекомов.
Для формирования пузыря лучше всего подходят инновации сетевого типа. К таким относится, например, факс, но не относится ксерокс. Задачка о курице и яйце: чтобы покупали факсимильную технику, нужно, чтобы было кому посылать факсы. Аналогично с радио: никто не купит приемник (а в 1920-е годы он стоил примерно как новенький Ford Focus сегодня), пока нет достаточного количества радиостанций и программ, и никто не будет вкладываться в их создание, пока нет критической массы слушателей. Неудивительно, что на рынке акций Radio Corporation of America в конце 1920-х сформировался масштабный пузырь: их цены выросли с $6 в 1925 году до $76 в 1929-м и откатились до $3 в 1931-м.
Розничные инвесторы почему-то увязывают перспективы роста цен отдельных технологических акций с социальным влиянием инноваций. По этому поводу возникает сколько угодно домыслов. Железных дорог сначала боялись. Считалось, что они распугают коров и кур: одни перестанут доиться, другие — нестись. Когда успокоились, возникла другая крайность. Договорились до того, что в результате их прокладки мир станет одной большой семьей, будет говорить на одном языке, управляться одним законом и верить в единого бога.
Луи Маль, французский кинорежиссер левых взглядов, автор документального фильма "Индия-призрак", снятого в 1969 году, заметил, что перед всеобщим поклонением железным дорогам не устоял даже такой мыслитель, как Карл Маркс, написавший в статье 1853 года, что они уничтожат кастовую систему в Индии. Дороги были построены еще в XIX веке, но кастовая система оказалась живуча. Получилось по Ильфу и Петрову: "В фантастических романах главное это было радио. При нем ожидалось счастье человечества. Вот радио есть, а счастья нет".
Железные дороги — это действительно революция. Однако байку для инвесторов о новом мире можно создать при помощи практически любой инновации, сколь бы незначительной она ни была. Яркий пример — изобретение автоматического укладчика кеглей в боулингах. До этого они считались злачными заведениями, а кеглями там заведовали мальчишки, у которых зачастую не складывались отношения с клиентами. Машины оказались проворнее и надежнее мальчишек, играть стало приятнее. Повсюду начали трубить, что это семейное развлечение, "загородный клуб для народа". Туда ринулся средний класс, и к концу 1950-х 10 млн американцев посещали боулинг как минимум раз в неделю. Аргументы Уолл-стрит: "180 млн человек умножить на два часа в неделю и на 52 недели в году. Это очень большой боулинг". Акции профильных компаний — производителей оборудования и операторов сетей — стали фаворитами рынка. Инвесторы вложили в индустрию $2 млрд — огромную сумму по тому времени. Вскоре популярность катания шаров пошла на убыль, падение цен акций с пика составило 80%.
Уоррен Баффет не устает повторять, что на сентенции о будущем человечества инвесторам в акции не нужно обращать никакого внимания. Во-первых, потому, что выигрыш от внедрения технологии может достаться не акционерам, а потребителям: если все корпорации перешли на закупки по интернету, сократили издержки и снизили цены на свою продукцию, это ведет к повышению благосостояния клиентов, а не доходов акционеров. Во-вторых, трудно понять, какие компании станут фаворитами в юной пока отрасли. Вспомните, сколько поисковиков было до Google. Баффет же приводит в пример автомобилестроение. На заре автомобильной эры в США было 2 тыс. автопроизводителей, а к нашему времени осталось три. Когда компаний, внедряющих изобретение, 2 тыс., в кого инвестировать, сказать нельзя, понятно лишь, что настал час шортить лошадей. Баффет даже приводит статистику по лошадям: в 1900 году в США их насчитывалось 21 млн, а в 1998-м — 5 млн.
Технологический бум обычно заканчивается избыточными инвестициями. Недавний пример — прокладка трансатлантических и транстихоокеанских оптико-волоконных каналов, когда их необходимая мощность была превышена в 10 раз. Деньги были утоплены не только в прямом, но и в переносном смысле. Компания Global Crossing, основной игрок на этом поле, разорилась, ее активы были проданы примерно за 10% вложенной суммы. С другой стороны, передача данных между Америкой и Евразией резко удешевилась, что способствовало развитию аутсорсинга услуг колл-центров и т. п. в Индии.
Технические изобретения могут влиять на рынок акций через повышение доступности и удешевление трейдинга. Так, в 1920-е годы распространилась торговля по телефону, в 1990-е — через интернет. Гораздо больше соблазна прикупить что-нибудь, когда не нужно никуда ехать, никуда дозваниваться, достаточно просто щелкнуть мышью. В этом смысле технологические инновации похожи на финансовые, но о том, как они становятся катализатором роста акций, будет рассказано в следующей, последней, колонке цикла.