Завтра в Большом театре состоится пресс-конференция, посвященная гастролям балетной труппы Национальной лионской оперы. 3 и 4 ноября на сцене Большого французы покажут современную версию прокофьевской "Золушки" в хореографии Маги Марен. Эта постановка вошла в анналы современного балета как первое проникновение радикального искусства на сцену традиционного театра. Корреспонденту "Коммерсанта" ТАТЬЯНЕ Ъ-КУЗНЕЦОВОЙ удалось взять телефонное интервью у МАГИ МАРЕН, обычно уклоняющейся от общения с журналистами.
— Как родился ваш балет "Золушка"?
— Это была идея Броссмана, директора Лионской оперы. "Золушка" — очень древняя сказка, известно триста пятьдесят ее вариантов. Самый древний сюжет, китайский, относится к IX веку до нашей эры. Отсюда то огромное значение, которое придается в этой сказке маленькой ножке. Я проработала с артистами Лионской оперы около двух месяцев.
— Кому предназначен ваш балет?
— В первую очередь я думала о детях, может быть, достаточно взрослых, но все-таки детях. Я пыталась представить себе, что происходит в их головах. Маски-символы "Золушки" дети считывают инстинктивно: они идентифицируют себя и свои семьи с персонажами сказки. "Золушка" ведет ребенка через все детские разочарования: тут и Эдипов комплекс, и страх кастрации, и внушенная окружающими заниженная самооценка. Эта история таинственная и очень жестокая, там много насилия, и надо было его как-то смягчать.
— Если бы вы ставили этот балет сегодня...
— ...я бы ничего в нем не изменила. Разве что несколько отдельных движений.
— Как вы относитесь к тому, что этот балет будет показан в одном из самых консервативных театров мира — московском Большом?
— Для меня это просто невероятное событие, которое трудно было вообразить. Большой театр — это мифическая сцена. И очень странно представить себе, что моя хореография окажется на этой сцене.
— Ваши "Коппелия" и "Золушка" прошли с большим успехом. Почему вы отказываете театрам на предложения ставить спектакли на классическую музыку и сюжеты?
— Это не моя специализация. Я предпочитаю ставить спектакли без сюжета. Эта работа гораздо труднее, но она сильнее увлекает меня.
— Вы почти не ездите со своим театром на гастроли...
— У меня слишком много работы. Мне необходимы паузы, я должна прерывать свою работу с труппой, чтобы поразмыслить, куда двигаться дальше. К тому же у меня семья, двое детей...
— ...зато "горячие точки" планеты вы посещаете охотно. В 1996-ом, вместо того чтобы со своей труппой приехать в Москву, вы отправились в Югославию...
— Конечно, хореографы не должны заниматься политикой, но это было ужасно, как любые войны. Я считала своим долгом поехать туда. Может быть, из-за моего прошлого, из-за родителей-испанцев, которые пережили испанскую гражданскую войну. Я просто заболеваю, когда что-то или кто-то мешает людям быть свободными и жить так, как они хотят.
— Сегодня Россия — своего рода "горячая точка". Вам не захотелось ее посетить?
— Это было бы очень интересно. В России одновременно все рушится, восстанавливается, строится... Я бы поехала, но не для того, чтобы ставить какой-то спектакль.
— Почему?
— Потому что мне хотелось бы поехать к вам как человеку, а не как хореографу. Я ведь абсолютно не знаю нынешнее состояние танца в России.
— Вы стояли у истоков французской "новой волны" в хореографии. Что с этой волной происходит сегодня? Иссякла, или можно говорить о втором поколении современных балетмейстеров?
— Нельзя так обобщать. Среди моего поколения есть люди, которые и сейчас, достигнув 50-летнего возраста, работают очень интересно. У молодежи тоже есть замечательные работы. Но в начале 80-х встретились две воли, два желания: наша творческая энергия нашла горячий отклик власти. Сейчас некоторые политики считают, что те цветы, которые выросли благодаря этому союзу, будут расти и дальше — сами по себе. Можно их больше не поливать. Но если власти не будут ухаживать за своими цветочками — все захиреет. Лучшие плоды созревают, когда политическая воля государства сходится с творческой волей художника.