Ровно сорок лет назад было объявлено о присуждении Борису Пастернаку Нобелевской премии по литературе.
Хотя эта премия присуждается по совокупности творческих заслуг, в случае Пастернака самой увесистой гирей на весах шведской академии был роман "Доктор Живаго", вышедший на русском языке в Италии. В середине пятидесятых жест Пастернака, который, не выдержав бесконечно тянувшегося "решения вопроса о публикации" в загадочно-бездарных коммунистических инстанциях, передал рукопись итальянскому издателю Фельтринелли, выглядел безрассудно-смелым.
Легенда утверждает, что манускрипт был отдан под обещание не печатать роман, пока он не выйдет в Советском Союзе. Итальянец подождал-подождал, да и нарушил обещание. Сейчас кажется: художественные стати романа таковы, что публикация без скандала — под синенькой обложкой "Нового мира" — скорей всего, похоронила бы "Доктора" на книжной полке второсортной постсталинской классики. Не было бы ни "нобелевки", ни переводов на пушту и суахили, ни величественно-тупого голливудского боевика, ни знаменитой грамматической конструкции товарища Семичастного "в лице Пастернака мы имеем свинью", ни, наконец, последователей, создавших явление под названием "тамиздат" — ничего бы, можно сказать, не было.
23 октября 1958 года Борис Пастернак отправил шведам телеграмму: "Бесконечно благодарен, тронут, горд, удивлен, смущен", а президиум ЦК КПСС принял постановление с грифом "Строго секретно", где характеризовал роман как "клеветнический", а присуждение премии — как "политическую провокацию". Далее последовали статья в "Правде", исключение из Союза писателей, визги партийных обезьян, гневное осуждение всего советского народа и всемирная слава.
Календарные даты условны — но присуждение премии Пастернаку может считаться поворотом истории с большим основанием, чем другие события второй половины пятидесятых. Борис Пастернак был первым, кто получил возможность отвесить по-настоящему громкую оплеуху советскому режиму, и того, что он эту возможность не упустил, довольно, чтобы простить доктору Юрию Живаго его невообразимое занудство.
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ