Начиная с января будущего года из обращения в связи с деноминацией будут изыматься огромные суммы наличных денег. Их придется утилизировать. Доверить это ответственное задание Центробанк намеревался, в числе прочих, вольскому цементному заводу "Большевик". "Большевику" предстояло деньги сжечь. Но теперь уже ясно: на этих планах ЦБ поставлен жирный крест.
... Вагон с деньгами подгоняли на подъездные пути цементного завода. Там деньги порциями сгружали на заводской "ГАЗ-53" и перевозили к печи. Везде были автоматчики — человек десять около вагона, человек пять-шесть около печи. Никого из рабочих завода не подпускали — все делали сами. Вскрывали большие целлофановые пакеты с деньгами, пересчитывали пачки, заполняли акты. Пересчитанные деньги укладывали на лопату и загоняли в печь, потом расписывались в составленных актах и начинали все по-новой... (Из рассказа очевидца.)
Центробанк и "Большевик" на два года заключили договор об уничтожении денег образца 1961 года. Говорят, что и нынешние рубли после деноминации будут сжигать там же. Проверь", — напутствовали меня в редакции, отправляя в командировку в Вольск — один из районных центров Саратовской области.
Через день я уже поднимался на борт "Як-42" авиакомпании "Саравиа". Два часа — и я в Саратове. Саратовской губернии, кстати, стукнуло 200 лет, с чем нас и поздравили при посадке.
... Дождь. Время — около полуночи. Я не стал испытывать судьбу в ожидании автобуса и решил взять такси. Хотя "взяли", скорее, меня --желающих ехать было куда меньше желающих везти. Разговорились с водителем. Так, о погоде, о ценах на бензин, о саратовских девчонках. Гену (так звали водителя) распирала гордость за свой город, где "все это лучше, чем в Москве".
Он уже начал взахлеб говорить о надвигающемся 200-летии Саратовской губернии, когда я спросил его о Вольске. "А, это там, где брежневки жгут?. Нет. Я туда не поеду. Дорога там убитая. А вообще, смотря сколько заплатишь... Я, правда, не очень-то верю, но говорят, что из-за этих денег в Вольске уже умерло несколько человек...". И, сделав небольшую паузу, Гена вновь перевел разговор на 200-летие губернии. Было очевидно, что это событие ему ближе и понятнее того, ради которого я прибыл в Саратов и, собственно, оказался у него в машине.
В эти же три цифры — двойку и два нуля — я буквально уткнулся, когда, проснувшись следующим утром, вышел на балкон гостиничного номера. Похоже, я был единственным в гостинице, кто прибыл в Саратов не на торжества, а денег ради.
... Отправляясь в командировку, я очень надеялся на то, что мне повезет и я сам увижу кучу горящих денежных купюр, часть которых, не успев до конца прогореть, разлетается в разные стороны. Первая же встреча с официальным саратовским лицом — зампредседателя облкомитета по экологии Николаем Петрученко — расстроила меня необычайно: деньги в Вольске уже не жгут. Вместо кучи горящих купюр Петрученко показал мне кучу разных бумажек, появившихся в связи с их сжиганием.
Правда, на руки я смог получить копию только одной — справку для пресс-службы губернатора Саратовской области "По вопросу уничтожения денежной наличности образца 1961 года в печах вольского цементного завода 'Большевик'". По поводу копий других документов Николай Петрученко сослался на отсутствие соответствующих указаний своего шефа. При этом он постоянно, словно оправдываясь, повторял, что деньги в Вольске запретили сжигать не столько из-за экологии, сколько по политическим мотивам. Две следующие встречи в саратовском отделении ЦБ и с неформалами-экологами ясности не прибавили. В банке вдруг начали рассказывать, как они работают с ветхими старыми купюрами, а неформалы почему-то норовили вплести в разговор о Вольске Балаковскую АЭС и шиханские химзаводы.
Выручил губернатор. С губернатором Саратовской области Дмитрием Аяцковым мы проговорили около часа. Выяснилось, что зимой и ранней весной этого года в Вольске действительно сжигали деньги. Уничтожили почти два вагона. Дальнейшему их уничтожению воспрепятствовало местное население, начавшее митинги с требованиями запретить сжигание денег из-за якобы образующихся в результате вредных выбросов. Аяцков запретил. До особого распоряжения. Правда, заметил он, никакого особого распоряжения никогда не будет — слишком уж жарким выдалось нынешнее лето в Вольске в связи с этими сожжениями. Народ, мол, озлоблен. Мол, и без того с экологией там беда: в городе с 60-тысячным населением — три цементных завода, да и соседи — не из приятных (в 30 км на восток — Балаковская АЭС, в 18 км на запад — шиханские химические полигоны). "От этих денег, может, и вовсе вреда нет, — сказал в завершение губернатор. — И я, может, прекрасно понимаю, что как-то их уничтожать надо. Но не в Вольске!"
Честно говоря, до приезда в Саратов я о Вольске не знал ничего, кроме того, что там располагается военное училище тыла. После встречи с экологами мои познания были дополнены ужасающими картинами вольской жизни, которая "вся покрыта цементной пылью и химическими отходами". Да и 150 км от Саратова до Вольска, как и обещал Гена, были на капитальном ремонте. Со всеми вытекающими последствиями. Короче, увидев в ночи надпись "Вольск", я уже ощущал себя почти сталкером...
Мэр Вольска Анатолий Зубрицкий обстоятельно пересказал мне всю "большевистскую" историю с самого начала (к ней я еще вернусь позже). Диалог с мэром у нас закончился примерно так же, как и с губернатором области: он категорически заявил, что на территории Вольска деньги больше сжигаться не будут, показав для убедительности свое постановление о запрете на утилизацию на территории района любых твердых, жидких и газообразных отходов. "Люди так напуганы, что до сих пор по два-три раза в месяц звонят, сообщая, что 'Большевик' опять жжет деньги. Я, конечно, знаю, что там ничего не происходит, но все равно по каждому сигналу высылаю на завод комиссию... Вопрос сжигания денег превратился в политико-экологический, даже в чисто политический, и с этим нельзя не считаться".
А началось все в ноябре 1996 года с письма на имя генерального директора "Вольскцемента" Виктора Семиндейкина: "В настоящее время в Центральном банке РФ скопилось большое количество изъятой из обращения денежной наличности образца 1961 года. Мероприятия по ее уничтожению ввиду специфического характера материала не дают быстрого и эффективного результата. В связи с вышеизложенным просим вашего содействия и разрешения на уничтожение денежной наличности образца 1961 года путем сжигания в печах вверенного вам объединения в количестве 6 тонн ежедневно (в смену) в течение 1996-97 гг.". Авторство письма принадлежит директору межрегионального хранилища N2 центрального хранилища Банка России (МРХ N2 ЦХБ РФ) Соловьеву. К письму были приложены проект договора и результаты лабораторных исследований дымовых газов, выделяющихся при сжигании денежной массы, которые провел московский центр Госсанэпиднадзора. На заводе сразу смекнули — раз просят сжечь залежалые деньги, значит, освобождают помещение для новых. Следовательно, скоро денежная реформа. Так, видимо, и рождаются слухи. И, судя по объявленной через полгода после этого деноминации, далеко не беспочвенные.
Вольск, надо сказать, город своеобразный. Основной составляющей доходной части местного бюджета являются три цементных завода. Отсюда и характерные для Вольска названия: гостиница "Цемент", ресторан "Цемент", улица Цементников. Большинство зданий в городе построены из цементных блоков и монолитов. Вместе с тем в Вольске есть собственный драмтеатр, картинная галерея с полотнами Шишкина, Поленова, Васнецова, музей природы... Живет в Вольске чуть больше 60 тыс. человек, все друг друга знают, поэтому слух о сжигании денег облетел вскоре весь город. Впрочем, тайну из этого никто и не делал.
Спустя несколько дней Виктор Семиндейкин направил письмо в облкомитет по экологии с просьбой рассмотреть запрос Центрального банка. Еще через две недели экологи прислали ответ, в котором, для страховки, разрешили сжечь лишь опытную партию денег в количестве 18 тонн. При этом было оговорено, чтобы сжигание проводилось только при ветре в сторону Волги, а по завершении операции заводу предписывалось произвести замеры выброса и расчет рассеивания загрязняющих веществ.
24 января 1997 года завод "Большевик" и МРХ N 2 ЦХБ РФ заключили договор о сжигании денег. Срок действия договора был определен до конца 1997 года. По разным источникам, за это время банкиры намеревались уничтожить в "большевистских" печах от 10 до 20 вагонов (один вагон равен 18 тоннам) с купюрами различного достоинства. Жечь начали уже в январе. Первоначально определили скорость сожжения в 6 тонн за смену, но на практике все вышло сложнее, и в печь за день уходило лишь 1,5-3 тонны денег. Сначала вскрывали и пересчитывали каждую пачку (неважно, рублевки или четвертные), но когда поняли, что безнадежно отстают от графика, считать начали только пачки по сто купюр. После пересчета полученная сумма актировалась и в печь отправлялась новая партия.
В феврале с первой партией денег было покончено. За сожжение 18 тонн завод получил от банкиров 25 млн рублей. Как и договорились, "Большевик" представил в комитет по экологии необходимые анализы и попросил вторично провести опытное сожжение, чтобы окончательно убедиться в отсутствии вредных веществ в газовых выхлопах при сгорании денег. Второй денежный вагон начали сжигать только в апреле 1997 года. Однако полностью сгореть ему было уже не суждено.
В начале мая в одном из вольских детских садиков умерла девочка. Результаты посмертной экспертизы затянули на месяц, и по городу поползли слухи, что "во всем виноваты горелые деньги". Чтобы не накалять обстановку, Анатолий Зубрицкий, несколько превысив свои полномочия, распорядился немедленно прекратить сжигание денег. Несколько дней спустя его решение было поддержано на всех уровнях областной власти.
И не только действующей власти. В мае в Вольске был дан старт предвыборной борьбе между несколькими кандидатами в областное законодательное собрание. Несмотря на свои 60 тысяч жителей, город, оказывается, привлекает к себе сразу три компартии (зюгановскую, ампиловскую и нинандреевскую), костяк которых составляют пенсионеры — а это более трети городского населения. Именно кандидат от коммунистов полковник Андрей Карасев и решил с пользой для себя разыграть денежную карту. В начале июня медэкспертиза официально объявила, что девочка отравилась "из-за неосторожного обращения со средством борьбы с колорадским жуком 'Каратэ'". Кандидат-коммунист, тем не менее, на городских митингах настойчиво продолжал обвинять в ее смерти местные власти и руководство цементного завода, позволивших сжигать деньги. Каждый ребенок, попавший в это время в горбольницу с любым диагнозом, немедленно становился, по Карасеву, "жертвой злополучных денег". А люди, всю жизнь прожившие между АЭС и заводами, готовы были верить чему угодно. В конце августа, наконец, состоялись выборы. Карасев проиграл. И сразу уехал домой в Саратов. Митингов больше не стало. Вольск вернулся к спокойной провинциальной жизни с драматическим театром, музеем природы, картинной галереей и отстроенной по случаю Дня города набережной. А еще через две недели приехал я — выяснять, сжигают ли в Вольске деньги...
И выяснил. Уже не сжигают. И, значит, выходит так, что местные коммунисты, сами того, возможно, не желая и никак не согласовывая свои действия с московскими ЦК, поставили явную подножку Центробанку с его планами утилизации старых купюр. Неспроста ведь саратовские и вольские власти в разговоре со мной то и дело ссылались на политический аспект проблемы. Тот же Семиндейкин, прощаясь со мной, просил: "Ты напиши все, как есть. А то тут такое начнется! Скажи, что ни старые, ни новые деньги мы жечь не будем. Я уже и договор с ЦБ расторгнул...".
Андрей ГОГОЛЕВ
Подписи
Дмитрий Аяцков, губернатор Саратовской области: От этих денег, может, и вовсе вреда нет. И я, может, прекрасно понимаю, что как-то их уничтожать надо. Но не в Вольске!
В городе Вольске 60 тысяч жителей, три цементных завода и неприятные соседи: в 30 км на восток — Балаковская АЭС, в 18 км на запад — шиханские химические полигоны.
Улыбка мэра Вольска Анатолия Зубрицкого становится натянутой всякий раз, когда он вынужден развеивать подозрения граждан, считающих, что на 'Большевике' по-прежнему жгут деньги.