Весть о смерти писателя застала режиссера Алексея Германа в больнице. Их дружба хорошо известна, но еще известнее большая совместная работа
Знаете, что такое друг жизни? Расходились — сходились, но всегда чувствовали друг друга рядом... Он, может быть, и сам не знал, как многое в нашей жизни им измерялось: "Что скажет Боря?" "Трудно быть богом" я начинал со Стругацкими три раза. Первый раз помешало вторжение в Чехословакию, потом наши планы как-то не совпали с перестройкой... До конца удалось довести только третью попытку. Но когда нам запретили в первый раз, они с братом прислали мне письмо о том, что нужно действовать и нельзя сдаваться. Навсегда запомнил последнюю фразу: "Мы готовы на все, даже на убийство!"
Еще запомнил, как ворвался он к нам после просмотра "Сталкера": "Что делать, в фильме нет ничего от нас? Но не губить же Тарковского?!" Потом смотрели фильм вместе, убеждали, что все-таки общего с повестью немало.
Необычный и замечательный был человек. Как-то утром захожу к нему: какие-то листы бумаги, много-много цифр... Я страшно удивился. "Я,— говорит,— за завтраком решаю уравнения, а тебе не нравится — не решай".
Вот каким я его запомнил: сидит по-турецки, пьет чай, полная пригоршня таблеток (уже болеет). В любой компании с ним бесполезно было обсуждать вопрос об отъезде: "Нет, я хочу все досмотреть до конца". А ведь их повести когда-то в СССР ходили в списках. Они, конечно, не были ровней Солженицыну, но мое поколение чувствовало: Стругацкие — наши, мы их понимаем. Самое важное: тем, что написали, Стругацкие обеспечили интерес к себе на много лет вперед.