В статье "Униженные и сокращенные" мы первыми рассказали об очевидном — прокатившейся по стране волне увольнений. С тех пор положение только ухудшилось. Те же самые эксперты, что две недели назад прочили безработицу для 200 тысяч представителей среднего класса, теперь произносят страшную цифру — миллион. Работу в Москве потерял каждый третий высокооплачиваемый специалист с высшим образованием. Тем, кому все же удалось сохранить должность, зарплата сокращена. Банковские служащие, менеджеры, рекламщики и торговцы ничем теперь не отличаются от шахтеров. Впору идти на Горбатый мостик стучать о брусчатку. Присоединится ли средний класс к профсоюзной акции протеста 7 октября, выясняет специальный корреспондент Ъ ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН.
Принципы солидарности
— Мы призываем всех, кто разделяет наши лозунги, принять участие в акции протеста 7 октября,— так сказали мне в Федерации независимых профсоюзов.
Я спрашиваю Наталью Бондину, разделяет ли она лозунги, Наталья всерьез задумывается. До 10 сентября Наталья работала директором по маркетингу и рекламе компаний U. S. Tasty products и Skin care & Beauty Inc. Их московское представительство занималось продажей соуса "Табаско". Теперь представительство закрылось, американский директор уехал на родину, всех уволил и никому не заплатил денег.
Вот как было дело. Еще 27 августа директор московского представительства Брюс Эриксон, находившийся тогда в США, прислал Наталье факс с приказом остановить все рекламные программы. Наталья подумала, что ей сократят зарплату. В крайнем случае уволят, но на этот случай у Натальи был подписан контракт, согласно которому компания должна была выплатить ей компенсацию за три месяца. И Наталья свято в этот контракт верила, несмотря на то, что в школе ей рассказывали, как устроена жизнь в мире наживы и чистогана.
Звериный оскал капитализма проявился 10 сентября, когда директор Брюс Эриксон прилетел в Москву и с самого утра заперся в кабинете с генеральным директором Томасом Линчем. Они что-то обсуждали. Часов около двенадцати к Натальиному столу подошел технический директор и стал отключать ее компьютер. Наталья поняла, что ее уволят — и прямо сейчас.
Одного за другим работников компании вызывали в кабинет Эриксона. Наталья была четвертой.
— Мы ликвидируем компанию,— сказал Эриксон сразу.— Форс-мажорные обстоятельства.
Наталья улыбнулась:
— Форс-мажорные обстоятельства, Брюс,— сказала она,— это когда война, революция, чума или землетрясение. А у нас пока только кризис.
— Ты не понимаешь! К власти пришли коммунисты!
— Примаков не коммунист,— мягко возразила Наталья.
— Ты не понимаешь! Примаков только прикрытие. Наши счета заморожены. Мы вынуждены сворачиваться. Все, что я могу сделать, это вот... — Эриксон протянул Наталье несколько стодолларовых купюр.— Могу снабдить тебя рекомендательными письмами и хорошей записью в трудовой книжке.
Последнюю фразу Наталья поняла как угрозу уволить с волчьим билетом и решила сдаться, даже не напоминая о том пункте контракта, где говорилось про трехмесячную компенсацию. Она подписала, все, что ей сказали. Ей было обидно, конечно, но по-настоящему обидно ей стало, когда уволили Славу Волынского. Слава зарабатывал немного. Содержал жену и двух маленьких детей.
— Как же я буду их кормить?! — взмолился Слава.— Ведь есть же пункт контракта, согласно которому, я должен получить компенсацию за три месяца!
Тут-то Эриксон и показал звериный оскал капитализма:
— Я,— сказал Эриксон,— гражданин Соединенных Штатов. Завтра я буду в Америке, и ты можешь искать меня там, нанимать адвоката и подавать в суд!
Почему-то Наталья и все прочие незаконно уволенные работники компании очень обиделись именно на эту фразу. Они вдруг поняли, что, подписывая эриксоновские бумажки, каждый из них подставлял своих товарищей. Поздно, конечно, но они создали что-то вроде профсоюза. Объединились, написали письмо в торговую палату США. Помогают теперь друг другу искать работу. Обращаются в коммерческий отдел посольства и в суд — не потому что надеются получить честно заработанные деньги, а хотя бы для того, чтобы Брюс Элан Эриксон никогда больше не смог работать на российском рынке.
Неприличные люди
— Вы знаете,— спрашиваю я Наталью,— что в Федерацию независимых профсоюзов входят, например, профсоюз работников предприятий с иностранными инвестициями или профсоюз работников инновационных и малых предприятий? Это же как раз то, что вам нужно! Почему же вы не вступаете в эти профсоюзы?
— Я в первый раз о них слышу,— Наталья пожимает плечами,— и если бы от них был какой-то толк, я бы наверняка знала.
— А не хочется ли вам,— спрашиваю,— принять участие в акции протеста 7 октября?
— Нет,— говорит Наталья и морщится,— нет. Не хочется.
— Почему?
— Я очень сочувствую учителям, рабочим и шахтерам, которым не платят зарплату, но, мне кажется, они и не хотят, чтобы им ее платили. Мы слишком разные люди. Я, когда потеряла работу, сразу написала резюме и разослала его во все рекрутинговые агентства. Вы слышали когда-нибудь про шахтера, который написал бы резюме и разослал в рекрутинговые агентства? Понимаете, я привыкла решать свои проблемы сама, а люди, которые выйдут 7 октября на улицы, все ждут, что кто-то заплатит им деньги и кто-то обеспечит работой. А эти самые кто-то денег им не дают, работой не обеспечивают, но зато используют в своих политических целях. Это неприлично.
Слово "неприлично" я слышу от Натальи уже второй раз. Первый раз она назвала неприличным тот цинизм, с которым Брюс Элан Эриксон показал Славе Волынскому, насколько ему, Брюсу Элану Эриксону, гражданину США, плевать на Славиных детей.
То есть обмануть можно, но в рамках приличия. Украсть можно, но не очень много. Использовать голодных в политических целях — тоже можно, но хотя бы накормив их за это. Такова логика среднего класса. Логика, на основании которой вот уже почти полвека процветают западные демократии. Согласно этой логике, звериный оскал капитализма так же неприличен, как заполошные лозунги октябрьской акции протеста.
Я звоню в профсоюз работников предприятий с иностранными инвестициями. Этот профсоюз входит в Федерацию независимых профсоюзов, которая устраивает акцию протеста 7 октября.
— Нашим членам,— говорит председатель профсоюза Владимир Федорович Базаев,— зарплата не задерживалась ни разу. Никто не был уволен иначе как по КЗОТу.
Дальше Базаев произносит фразу, которую я отказываюсь понимать. Он говорит:
— Мы поддерживаем стачку, но воздерживаемся класть в забастовку своих людей.
Буквально! "Класть в забастовку" — это у них такой термин. Смысл сказанного заключается в том, что на словах профсоюз работников предприятий с иностранными инвестициями поддерживает акцию протеста, а на деле ни один из его членов в акции не участвует.
— Нам это не нужно,— говорит Базаев,— нашим работникам деньги платят вовремя.
— Простите,— перебиваю я,— по-моему смысл забастовки как раз в том и заключается, что люди, которым платят деньги, бастуют ради того, чтобы заплатили деньги тем, кому их не платят.
— Молодой человек,— Базаев резко повышает голос,— мне тут звонят каждый день всякие журналисты, и я не должен отвечать на их вопросы.
И вешает трубку.
Право руля
Но ситуация примерно ясна. Четыре раза я спрашивал Владимира Федоровича Базаева, сколько членов насчитывает его профсоюз. И четыре раза Владимир Федорович уходил от ответа, выражаясь в том смысле, что на любом предприятии с иностранными инвестициями может быть создана первичная организация.
По-моему, это значит, что число людей, входящих в профсоюз Базаева, катастрофически мало. Настолько мало, что этот профсоюз может даже позволить себе не поддержать забастовку своих товарищей, открыто объявить себя штрейкбрехером. И федерация просто не заметит.
В то же время сотни тысяч работников иностранных или совместных предприятий в Москве нуждаются сейчас в помощи профсоюзов. Сотни тысяч уволены незаконно, без всякой даже оглядки на КЗОТ. Рекрутинговые агентства вносят в свои анкеты специальный пункт "принадлежность к общественным организациям" для того, чтобы исключить образование профсоюзов в коммерческих компаниях. А это уже, извините, нарушение прав человека.
И профсоюзы молчат. Федерация независимых профсоюзов, которая могла бы сейчас только в Москве привлечь под свои знамена несколько сотен тысяч молодых, работоспособных, образованных людей, не делает даже никаких попыток к этому.
Почему? Потому что в эпоху кризисов профсоюзы всегда левеют. Потому что им не нужны 7 октября на улицах разумные лозунги сдержанного среднего класса, направленные на поддержание законности. А нужны заполошные и написанные с орфографическими ошибками лозунги. Потому что, к сожалению, профсоюзы занимаются политикой, а не охраной прав трудящихся.
Впрочем, это ненадолго. Если кризис закончится, профсоюзы, возможно, сами постепенно начнут смещаться вправо, и тогда осознавший во время кризиса свою беззащитность средний класс начнет в них вступать. В противном случае, если профсоюзы во время кризиса слишком запятнают себя причастностью к коммунистам, то среднему классу, если он выживет, придется создавать свои профсоюзы — правоцентристского толка.
Так или иначе, в нынешние левые профсоюзы средний класс вступать явно не будет.
Почему? Потому что неприлично.