Акты — упрямая вещь

"Два акта" Владимира Раннева и Дмитрия Пригова в Эрмитаже

Премьера опера

Фестиваль "Дни Д. А. Пригова в Государственном Эрмитаже" открылся мировой премьерой оперы Владимира Раннева "Два акта", написанной на оригинальное, до сих пор не издававшееся либретто Пригова и исполненной в Главном штабе международной командой певцов и берлинским Ensemble Mosaik под управлением дирижера Энно Поппе. Проект, реализованный в рамках года Германии в России, оказался одной из самых бесспорных удач в новейшей истории отечественного музыкального театра, считает ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ.

"Два акта" складываются из развернутых диалогов Гамлета и Фауста, разжалованных временем и либреттистом из протагонистов европейской мифологии в заурядных ее узников, приговоренных к вечному отбыванию культурных повинностей. В своем единственном оперном сочинении Пригов иронично играет с узнаваемыми моделями жанра: изрядно траченные молью истерики и отдающий театральной пылью ритуальный пафос героев "Двух актов" апеллируют к штампам романтического музыкального театра, к котурнам его привычно-велеречивой условности. Самым очевидным (и самым скучным) ходом для музыканта, имеющего дело с этим текстом, было бы нарядить либретто Пригова в эффектные симфонические вступления, патетические хоры, срывающие овации арии и виртуозные ансамбли — словом, самоустраниться и завершить не законченный в силу отсутствия профессиональных композиторских навыков замысел либреттиста. Владимир Раннев поступил с "Двумя актами" прямо противоположным образом. Для начала он перевел русский подлинник на английский и немецкий, как будто бы вернув героев оперы в их родные языковые стихии, но главным образом радикально "остранив" текст Пригова, отнесясь к его автору как к классику, которого можно и нужно переинтонировать и переосмыслять — и чем решительнее, тем плодотворнее. (Трудно не заметить, что этот жест господина Раннева идеально совпал с ключевой идеей всего эрмитажного форума, приуроченного к открытию именного зала Пригова в Главном штабе и призванного окончательно, по крайней мере в Петербурге, канонизировать героя фестиваля как классика академического искусства.)

В "Двух актах" Владимир Раннев работает с типологическими формулами европейской и русской вокальной музыки: расшатывает их, деформирует, искажает до едва ли не полной невозможности узнавания — но то и дело бережно прореживает "шум языка", даруя интонационному сигналу шанс быть опознанным и считанным. По-барочному пышное и надмирное узорочье оттененных нездешним перфекционизмом инструменталистов Ensemble Mosaik и размноженных шестнадцатью аудиоканалами голосов солистов-вокалистов Гуннара Брандта-Зигурдсона и Райнера Киллиуса образует грандиозный в своей детализованной изысканности 80-минутный акустический калейдоскоп. Завершенные в нынешнем году "Два акта" — самая цельная и глубокая позиция во всем портфолио 42-летнего петербургского композитора, в ней особенно чувствуется опыт работы на территории музыкального театра и невооруженным глазом заметна работа над ошибками дебютной оперы "Синяя борода. Материалы дела": то, что не получилось в опусе двухлетней давности — покорить не только время, но и пространство,— удалось сполна в опере на либретто Пригова.

Премьеру давали в атриуме Главного штаба, впервые впустившего в свои свежеотреставрированные стены столь значительное количество зрителей и по такому случаю преобразовавшего свою монументальную лестницу в удобный амфитеатр. Встреча с архитектурой Никиты Явейна — само по себе переживание крайне сильное. Вписать в ее пространство какой-то иной, не предусмотренный решением "Студии 44" художественный объем — задача почти непосильная, но музыке "Двух актов" это удалось с какой-то обезоруживающей легкостью. Еще одна безоговорочная удача — театральное решение партитуры, редкое по нынешним временам свидетельство того, что лаконизм действия на музыкальной сцене отнюдь не всегда синонимичен бедности мысли или неопытности авторов спектакля. Это особенно неожиданно, если учесть, что постановщиком "Двух актов" выступил сам Владимир Раннев, выстроивший минималистский ритм сценического движения сообразно логике либретто Пригова и собственной музыки.

Клаустрофобической закольцованности видеоряда Олега Михайлова — с занесенными снежным прахом современными Фаустами и Гамлетами, измельчавшими до офисного планктона и пытающимися вырваться из разрухи некогда величественного особняка,— вторит репетитивный "живой план" с вереницей пассажиров, зябнущих в ожидании видеоавтобуса, следующего по маршруту из ниоткуда в никуда. В конце первого действия он эффектно врезается в объемную декорацию остановки, погребая под обломками зачитавшуюся то ли Офелию, то ли Маргариту — чтобы во втором из "Двух актов" она перевоплотилась в скучающую продавщицу надувных детских игрушек, обладательницу блондинистого парика, безутешную сегодняшнюю Гретхен. Наталья Пшеничникова практически не сдвигается с места до самого конца спектакля, но помноженная на то, что принято называть stage presence, тщательно выверенная статика музы современных русских композиторов плюс еще демоническая тень дирижера Энно Поппе во всю боковую стену атриума стоят много дороже, чем деятельная суета иных оперных режиссеров со стажем.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...