В фильме "Виновен" Винсента Гаренка, снятом по автобиографической книге Алена Мареко — одной из жертв "дела педофилов из Утро", в центре внимания все время главный герой и его мучения — он то и дело плачет от беспомощности, объявляет голодовку, чуть не умирает от истощения, пытается покончить с собой, причем исполнитель главной роли Филипп Торретон играет с поразительным натурализмом. Но фильм этот — зрелище не столько тяжелое, сколько неправдоподобное. Хотя каждая сцена и каждая деталь документально обоснованы, общее впечатление — так не может быть, что-то тут не так. И, кажется, это чувство берется вот откуда.
В классических историях о несправедливо обвиненном человеке в невиновность героя твердо верит только он сам — и заодно с ним мы, зрители. Мир в ней не может быть уверен (чтобы это подчеркнуть, нам часто показывают, как даже самый близкий друг начинает сомневаться). Узнает ли мир то, что знаем мы вместе с героем, или это знание в нас так и останется замуровано, не найдет выхода на свет — в этом, собственно, и заключается главный интерес таких историй. А Мареко уже оправдан в реальном мире, его невиновность установлена судом, для зрителя она — не тайное знание, объединяющее его с персонажем и отделяющее их двоих от всего остального мира, а безусловный факт. Факт мира как такового, а значит — и того мира, в который он мысленно переносится и в котором живут все персонажи фильма, от следователя до тюремщиков. И, выходит, они тоже должны знать о невиновности героя, не могут о ней не знать. Поэтому фильм и кажется таким нелепым — в нем заурядные французские госслужащие предстают какими-то чекистами, терзающими заведомо невиновного человека.
А авторы-то фильма этого вовсе не имели в виду. Они не хотели сказать, что французское правосудие похоже на сталинское. Они просто не заметили, что установленная судом невиновность героя проводит между миром зрителя и миром персонажей такую границу, которую нельзя так просто взять и перелететь, с помощью обычных приемов реалистической иллюзии. Границу между миром, в котором человек считается виновным, и миром, где его невиновность признана, искусство не имеет права не замечать — не из каких-то моральных или гражданских соображений, а просто для того чтобы не сломались его собственные, этого искусства, механизмы.
Поэтому искусство, которое не опирается на иллюзию, не переносит зрителя из его собственного мира ни в какие другие миры, гораздо лучше приспособлено для рассказа о невинно осужденных людях. Вот наш с вами мир, вот этот человек, он невиновен. Зрителю можно даже не признавать невиновность героя (например, многие сторонники смертной казни считают спектакль и фильм "Оправданные" либеральной агиткой, в которой по крайней мере некоторые из шести героев — отнюдь не невинные жертвы, а ускользнувшие от правосудия преступники), но от него не требуют невозможного — не требуют, чтобы он притворялся, будто мир еще не знает о чьей-то невиновности, когда он твердо знает, что мир о ней уже узнал.