Если считать, что одна из целей литературных премий и даже Нобелевской — популяризировать недостаточно известных авторов, то в случае с Мо Янем Шведская академия с этой задачей справилась. Несмотря на успех снятого по его книге фильма Чжан Имоу "Красный гаолян" и не то чтобы мизерного количества переведенных на английских и французский опусов, на Западе он был известен мало. В опубликованных в день объявления имени лауреата заметках литературных обозревателей на сайте газеты The Guardian, например, чувствовалась некоторая растерянность.
Теперь же Мо Яня узнают и, наверное, даже прочтут. Тем более что его премия породила какой-никакой скандальчик — китайский художник и диссидент Ай Вэйвэй (а вот знаменитей его на Западе быть просто невозможно) осудил решение Нобелевского комитета, назвав его "оскорблением человечества и всей литературы", которую "в Китае, где свобода слова отсутствует, невозможно отделить от современной политической ситуации".
При этом вина Мо Яня не в том, что он воспевает режим,— даже Ай Вэйвэй его в этом не обвиняет. Но он воздерживается от прямых высказываний против него. И даже больше — считает, что невозможность таких высказываний идет на пользу литературному процессу. В недавнем интервью английскому литературному журналу Granta Мо Янь высказал соображение, что именно в ситуации цензуры, запрещающей открытое осуждение власти, у писателя "начинает работать воображение, заставляя уноситься в другие миры или раскрашивать реальность яркими, необычными красками,— то есть цензурные ограничения могут положительно влиять на литературный процесс".
Фото: AP
Здесь у нас такие мысли кажутся привычными, хотя они использовались скорее "от противного" — не то чтобы достоинства советской литературы часто объяснялись наличием цензуры (хотя и так бывало), но вот разочаровывающее качество литературы постсоветской сплошь и рядом валили на ее отсутствие, непродуктивно облегчающее жизнь писателям.
В таких обстоятельствах получается, что вышедший у нас недавно (издателям повезло — книгу они готовили до "нобелевки") роман Мо Яня "Страна вина" для многих интересующихся представляется не просто заслуживающим внимания произведением, а чуть ли не в первую очередь наглядным примером соотношения теперешней китайской цензуры и цензуры советской.
Так вот — это сногсшибательная разница. То есть вообще-то это и разницей нельзя назвать — отечественная проза, подобная мо-яневской, не могла быть напечатана в советское время ни под каким видом. Она и не печаталась — потому что если Мо Янь и напоминает кого-то из отечественных авторов, так это Владимира Сорокина в его самых острых проявлениях.
"Мальчик сидел, поджав ноги, на большом позолоченном подносе. С золотисто-желтого тела стекало ароматное масло, на лице застыла глуповатая улыбка, наивная до смешного. Вокруг тела красовалась гирлянда из изумрудной зелени и ярко красной редиски...
— Прошу, товарищ Дин Гоуэр! — говорит Цзинь Ганцзуань.
— Это у нас самое знаменитое блюдо,— подхватывают партсекретарь с директором.— Называется "Цилинь приносит сына". Им мы потчуем иностранных гостей, у них остается глубокое и незабываемое впечатление, и они не скупятся на самые высокие похвалы. С помощью этого блюда мы заработали для страны немало драгоценной валюты. Подаем и самым почетным гостям. Таким как вы, например". (Перевод Игоря Егорова.)
Следователь по особо важным делам Дин Гоуэр едет на шахту в провинции Цзюго (это название переводится "Страна вина"), чтобы расследовать случаи поедания маленьких детей руководством предприятия. Но по ходу дела узнавания правды он все больше запутывается в сетях противников, а само повествование становится все фантасмагоричней, так что читатель с облегчением переводит дух, осознав в какой-то момент, что то, что он читает,— роман одного из персонажей, известного (и лояльного власти!) писателя Мо Яня.
Мо Янь — тут стоит привести его безжалостное самоописание: "мужчина среднего возраста, полный, с жидкими волосенками, глазами-щелочками и кривым ртом" — ведет уморительную переписку с молодым писателем из Страны вина и пишет роман, во многом используя сюжетные находки из страшных рассказов своего поклонника, которые тот присылает в надежде на протекцию. (Каннибальский мир Страны вина, конечно же, еще покажет свои зубы, выйдя за рамки "романа в романе".)
Если советская цензура боролась — по Аксенову — с "извращением рисунка танца" и, наряду с прямым инакомыслием, запрещала резкие стилистические отклонения, то в Китае не допускают исключительно открытой конфронтации с существующей властью.
Ее в "Стране вина", действительно, нет. То, что там есть ("От имени кадровых работников и рабочих предлагаю выпить за вас три рюмки,— говорят Дин Гоуэру на каннибальском обеде.— Ваш отказ будет означать пренебрежение к нашему рабочему классу, к нашим чумазым шахтерам"), убедили меня опрошенные эксперты, в Китае, как ни трудно в это поверить, проходит по линии "критики отдельных недостатков".
Эта критика у Мо Яня складывается в хороший роман.
СПб.: Амфора, 2012