В Санкт-Петербурге в переполненном зале "Октябрьский" состоялся гала-концерт лауреатов III Международного конкурса "Майя". Балетная публика, исправно посещавшая все его туры, живо выражала свое одобрение или несогласие с итогами балетного марафона. Вчера парад победителей прошел и в Москве, в Театре оперетты. Между тем состоялся он почти чудом. МАЙЯ ПЛИСЕЦКАЯ в эксклюзивном интервью корреспонденту "Коммерсанта" ТАТЬЯНЕ Ъ-КУЗНЕЦОВОЙ рассказывает о закулисных перипетиях конкурса.
— На третьей "Майе" не присуждены Гран-при и первые премии. Майя Михайловна, прокомментируйте, пожалуйста, результаты конкурса.
— Гении не ходят по улице, и ждать их на каждом конкурсе было бы странно. Конечно, танцовщикам с именами конкурсы ни к чему. Они нужны начинающим, честолюбивым. Даже если молодой артист не получит премии, его может увидеть какой-нибудь импресарио или директор театра.
— Как это произошло на третьей "Майе" с 18-летним Сержаном Кауковым, выпускником Алма-Атинского училища. С ним заключил контракт Робер Бертье, директор "Молодого балета Франции".
— Я знаю эту труппу. Здорово тоже танцуют. Феноменальная техника, танцуют и классику, и новые формы. Мальчик попал в хорошие руки.
— В распределении медалей сказалось внутреннее противоречие конкурса: кому присуждать призы — слабым в классике индивидуальностям или "технарям", поднаторевшим в академическом репертуаре?
— Это всегда так. Я не знаю чисто классических танцовщиц, которые бы хорошо танцевали модерн. Это разные танцы, разные чувствования, разные принципы. Нужно обладать невероятной индивидуальностью, чтобы воспринять обе системы. На конкурсе на одном туре оценки дают за одно, на другом — за другое, а потом их суммируют.
— Суммируют без всяких обсуждений?
— Да. Я, скажем, поставила Лейле Альпиевой из Казахстана 12 баллов, а она даже на третий тур не прошла. Помню первый конкурс в Большом театре — сто лет назад, 69-й год был. Тогда все возмущались, почему не дали премию Еве Евдокимовой. А у Евы на втором туре был чудовищный номер — бездарный, длинный, скучный, и она с трудом прошла на третий тур. И вдруг на третьем туре "на ура" станцевала Жизель. В результате не набрала нужных баллов. А публика-то не знает этого. Крику было! Мне потом Уланова рассказывала, она была председателем жюри: "Такой скандал, ты себе не можешь представить! На нас Фурцева так кричала! Я не позволю, чтобы на меня кричали". И после этого действительно ушла с конкурсов.
А сейчас и вовсе все делает компьютер. С ним не поспоришь — справедливо, несправедливо. Каждый ставит, что он хочет, и никто не знает, что ставят другие. Разброс мнений — от единицы до 12. Я не считаю возможным спорить-драться c жюри. Я приглашаю не моих приятелей, а людей с именами, непререкаемых авторитетов. Вы знаете, что вытворял Матс Эк на первом конкурсе? Нули ставил. Он мне только через год сказал. Вы, говорит, меня простите, я это делал нарочно, потому что хотел уравновесить участников. Поспокойнее чтобы было. А результат получился, как ни странно, правильный. Споров и сейчас не было. Больше того, мне вчера Лакотт сказал: "Как все гладко здесь и какие скандалы в Гранд-опера..."
— Когда мы договаривались об интервью, позвонил Никита Михалков и я оказалась невольным свидетелем вашего разговора.
— Никита Михалков обещал денег из Фонда культуры. Но не сейчас, а когда все разъедутся по домам: у них тоже через какую-то мясорубку эти деньги проходят. Мы эти деньги получим (надеюсь, что получим), но поздно. Сейчас живем в долг. Я в жизни столько не унижалась и не просила, как сейчас.
— На этом конкурсе с деньгами все время какие-то проблемы. Прошел слух о Пине Бауш, которая была в Петербурге один день проездом в Швецию и у которой на таможне отобрали ее задекларированные деньги...
— Это правда. У нее изъяли 12 тысяч марок, но потом их отдали в германское посольство, а уж они ей эти деньги переслали. Так что, слава Богу, хоть эта проблема разрешилась.
— Многие конкурсанты в финале выступали с серьезными травмами — под уколами, под заморозкой. Это от плохого разогрева или недостатки школы?
— Без травм никто еще не обошелся. Бывает, недостаточно разогреваются перед выступлением, бывают, наоборот, уставшие "перегретые" ноги. У меня травмы были всегда, без них не проходило ни одного сезона. Первая моя травма — колено, мне было всего 13-14 лет. Оно до сих пор у меня не в порядке. У меня было время, когда я два года не прыгала. После этого станцевала "Дон-Кихот", который заснят на пленке, черно-белой.
— Расскажите о себе сегодняшней.
— Я живу везде. Немножко в Мюнхене, немножко в Тракае, немножко в Москве и много в воздухе. Столько переездов-перелетов, что часто просыпаюсь и думаю: где я? Недавно была в Афинах, танцевала в грандиозном гала. Это потрясающе: звездное ночное небо, древний амфитеатр и сознание, что здесь шли спектакли и две, и три тысячи лет назад... Я танцевала номер "Заклинание" Рут Сен-Дени, постановка 1916 года. У меня чудный костюм — такое необъятное сари, я делаю руками пассы, вздымаются волны легкой материи, запахи какие-то в храме... Зал — 5 тысяч человек — встал. С этим номером меня пригласила Ирина Антонова, они празднуют столетие Пушкинского музея в Большом театре. Это идея Беллы Ахмадулиной. Она будет что-то читать... Ее фантазии — это всегда интересно. Так что, возможно, "Заклинание" увидят и в Москве.
— Как при кочевой жизни вам удается сохранить форму? Какая-нибудь специальная гимнастика?
— Нет, гимнастикой я не занимаюсь, потому что просто не знаю этих упражнений. Если хочешь заниматься, в любом месте найдешь возможность: можно держаться за кресло, за перила, за кровать, за комод. Я себя насильно заставляю заниматься — надеваю балетные туфли, ставлю магнитофон, где записан балетный класс,— и тогда я уже обязана что-то делать.
— В этом сезоне в Большом театре "Конек-Горбунок" Родиона Щедрина будет ставить Николай Андросов, выпускник школы Моисеева. Это ваша протекция?
— Я очень люблю Андросова, в отличие от Моисеева. Я была на репетиции его ансамбля и пришла в полный восторг. Считаю, что "Конька" замечательно поставить может только он. Я думаю, что сочинение танцев — это Божий дар, которому научить нельзя ни под каким видом. Часто считают: раз можешь танцевать, значит, можешь и поставить. В корне неверно. Это две разные профессии.
Есть еще один интересный балетмейстер — Алексей Ратманский. У него талант, как у Лифаря, он и сам танцор замечательный, и хореограф прекрасный. Вкус есть у него. Знаете, я первый раз в жизни увидела на сцене человека, который, по большому счету, знает, зачем он на сцене. "Конек" ему абсолютно по зубам, по мозгам, но он не работает в России.
— В этом сезоне в Мариинке Ратманский ставит Стравинского. А вы приедете на премьеру "Конька"?
— Я хочу приехать пораньше, походить на репетиции. И еще меня очень радуют чудные эскизы Бори Месерера. Он уже сделал макеты, сдал их день в день.
Родион Щедрин: Добрый день, на секундочку прервемся.
Майя Плисецкая: Из президентского фонда деньги так и не пришли, Савченко (директор Александринки.— Ъ) плачет: мы ему за аренду еще не заплатили, а они уезжают на гастроли и очень рассчитывали на эти деньги.
Р. Щ.: Пока что плачет Чернин (арт-директор конкурса.— Ъ), ему надо звонить Панченко (гендиректор Госконцерта.— Ъ) и решать, отменять концерт в Москве или нет — там же билеты проданы, а денег на проезд в Москву Панченко не нашел. У Чернина просто ни гроша нет.
М. П. Я знаю, что нет. Хану Сависало и Бен Брамс (владельцы фирм, меценаты и поклонники Плисецкой.— Ъ) приехали вчера из Финляндии, свои деньги привезли в долг.
Р. Щ.: Хану позвонили прошлой ночью, он говорит: хорошо, завтра привезу. Никакой волокиты. А у нас президент дал команду выдать миллион рублей ("новыми".— Ъ), а команду его не выполняют уже месяц. За это время все уйдет, все пропадет, все сгорит. Хорошо бы, говорят, нового президента. А нового вы будете слушаться? Майя, жду твоего слова.
М. П.: А какое может быть решение, если денег нет? Отменяем. (За воскресенье гендиректор Госконцерта деньги нашел, и концерт в Москве все-таки состоялся.— Ъ).
— Майя Михайловна, эти конкурсы — такая нервотрепка... Зачем вам это нужно?
— Не знаю. Ведь это не моя идея. Мне, московской балерине, и в голову бы не пришло возглавить конкурс в Петербурге. Это идея самих петербуржцев, идея Владимира Чернина. Потому что он знал, что под мое имя дадут деньги. Вернее, давали. Но если с четвертым конкурсом будет так же, как с третьим, вряд ли он состоится. Петербург останется странным городом: балетным, но неконкурсным. Где-то в Джексоне конкурс есть, в Хельсинки есть, а в Петербурге — не будет. И тогда все недовольные успокоятся. Пожалуйста. Я уступаю.