Исполнилось 200 лет со дня рождения Антона Дельвига
Дельвига было принято укорять за лень. Он действительно был сонлив — по "состоянию здоровья". Но его литературная лень — явление особого, не физиологического, а эстетического порядка. Этой лени поэзия Дельвига обязана самыми яркими и нетривиальными своими достижениями. Лень Дельвига (точнее, лень его поэтических героев) приобретала программное содержание.
Дельвиг написал мало. Мадригалы, послания, песни — почти как у молодого Пушкина, Баратынского, Языкова. Сонеты, интересные как ранние образцы использования этой твердой строфической формы в русской поэзии, перепечатываются в хрестоматиях и антологиях, но вряд ли кем читаются. Романсы, когда-то пользовавшиеся популярностью, сейчас почти забыты. "Народные песни" уже поколением Белинского использовались в качестве наглядных образцов "ложной народности" и противопоставлялись "настоящей" народности песен Алексея Кольцова. Из песен Дельвига живет только "Соловей" — да и тот обязан своей долгой жизнью не тексту, а музыке Алябьева.
Но любимым жанром Дельвига-поэта была идиллия. Жанр идиллии ныне выглядит странно: греческие пастухи и пастушки, не ведающие забот, тяжелого труда и горестей, наивно-патриархальная любовь. Мерный гекзаметр — размер, не привившийся в русской поэзии. Старинная игрушка? Нет, более чем игрушка — поэтическая утопия, идеал. То есть то, что, по Пушкину, составляет высшую цель поэзии.
Утопия строилась с большой тщательностью и любовью, а ироническая дистанцированность автора от аркадских героев тщательно скрывалась. Идеал Золотого века обретал у Дельвига наиболее завершенную, наиболее пластически наглядную форму потому, что Дельвиг как никто отчетливо ощущал его хрупкость и утопичность.
В реальной жизни "ленивому" Дельвигу пришлось соединить несоединимое. Чтобы уноситься на блаженные поля Аркадии, необходимы были средства. Литератору, лишенному дополнительных источников дохода, средства могла дать только литература. А чтобы литература могла приносить доход, необходимо было завоевать аудиторию (которая читала в основном по-французски). Дельвигу это удалось: созданный им альманах "Северные цветы" — изящная книжечка, продуманно заполненная новейшими сочинениями лучших русских авторов — попал и в модный будуар, и в карман светского щеголя.
Но, пожалуй, наиболее поразительная удача Дельвига — "Литературная газета" (1830-1831). Проект был по всем статьям обречен на неудачу. Дельвиг хотел издавать газету нормальную — с новостями, сплетнями и политикой. Власти не позволили. Пришлось делать газету чисто литературного направления (это означало — с заведомо меньшим числом подписчиков, чем у конкурентов), без сплетен, скандалов и международной жизни. Благодаря энергии и уму Дельвига, его способности притягивать и объединять людей газета получилась изданием с неповторимым лицом и с отчетливой позицией. Через 150 лет после издания "Литературной газеты" ее избранные материалы составили отдельную книжку, которая вышла массовым тиражом и успешно раскупалась.
Но чудес не бывает. За публикацию неугодных властям материалов Дельвиг был отстранен от редактирования "Литературной газеты" и скончался на тридцать третьем году жизни. Через несколько месяцев после его смерти закрылась и "Литературная газета". Вести ее так, как вел Дельвиг, было уже некому.
ОЛЕГ Ъ-ПРОСКУРИН