Послезавтра в петербургском Александринском театре начнется международный балетный конкурс "Майя". Это балетное соревнование патронируется Майей Плисецкой (она же — бессменный председатель жюри) и проводится в третий раз. Питер заклеен афишами с надписью "Майя-98", по телевизору крутят рекламные ролики. Уставшему от балета городу не дают забыть про танцы даже летом.
Пик интереса к таким мероприятиям пришелся на 60-70-е годы. Он был спровоцирован "танцевальным бумом" (эмиграция Нуреева, Барышникова, Макаровой, их выдающийся финансовый успех), когда тщеславные мамы-папы стали сдавать отпрысков в балетные школы, а также модой на фигурное катание (спорт объяснил нам, что за танцы можно выставлять оценки: отдельно — за "технику" и "артистизм"). Вот тогда пышным цветом и зацвели "конкурсы балета": каждая культурная страна непременно обзаводилась своим. На них вертелись и скакали представители "национальных школ" в надежде попасть на глаза топ-хореографам и директорам престижных компаний ("Варну" выиграл Патрик Дюпон, там же был зарегистрирован первый контакт Бежара с Сильви Гиллем).
Задачи конкурсов были разные: например, "кадровые" (Варна, Париж, Джексон обеспечивали приток свежей крови в прибыльный балетный бизнес) или "политические" (Москва нудно доказывала советскую балетную гегемонию, то не давая премию знаменитой Эве Евдокимовой, то объявляя Анной Павловой Надежду Павлову), но престиж их был высок, на них делались карьеры.
Однако балетный бум как внезапно начался, так внезапно и прекратился. Звезды Рудика, Миши и Наташи угасли, их "атомные" гонорары больше никому не платят, родители предпочитают давать ребенку образование, а не учить танцам. Великие балетмейстеры умерли, а целлулоидные цирлы топ-моделей успешно заменили в общественном сознании великие "выворотные" балеринские ноги. Тут как раз и появился Международный балетный конкурс "Майя".
Отдадим ему должное: в ситуации общемировой балетной депрессии он смог найти свое лицо. Его нельзя называть петербургским — тип и манера поведения тусовки привязывает его не к географии, а к имени. И не просто к имени, к имени балерины-легенды. Это тоже тенденция времени — "мемориальность" балета (то есть все лучшее в нем уже позади) и "мемориальность" конкурсов: в Будапеште сегодня пляшут на конкурсе "имени Нуреева", в Киеве — на "Лифаре". В Питере же — рука не поднимается написать "мемориал": ведь уже в понедельник мы будем созерцать неувядающие port de bras Майи Плисецкой. Из ее, Майиных, рук потные от волнения победители получат статуэтку, воплощающую в бронзе саму Майю. Остановленное время, запечатленное величие.
На пресс-конференциях, предваряющих "Майю", неизменно муссируются две животрепещущие темы. Первая: место "Майи" в международной табели о рангах. Статус мероприятия неизменно поддерживался патетическими именами членов-жюри (Ноймайер, Матс Эк, сейчас ждут Пину Бауш) и экстравагантными туалетами гостей. Тем не менее судьбоносного и краеугольного значения в карьерах призеров "Майя" не сыграла: Анна Поликарпова и до нее была примадонной у Ноймайера, "золотой" Бенжамен Пеш застрял в "корифеях" Парижской оперы, а нижеоцененный Фаворен выбился в "сюжеты"; Вячеслав Самодуров как был демиклассическим солистом Мариинского театра, так им и остался, но проигнорированный Андриан Фадеев, похоже, становится танцовщиком номер один Петербурга; где сейчас Елена Филипьева, Эгле Шпокайте, Ольга Павлова — Бог знает.
Вторая тема: мера участия в конкурсе "представителей ведущих российских школ" (читай: артистов Большого и Мариинского). Действительно, рядом с укомплектованным десантом Парижской оперы одиночки из вышеозначенных институций выглядят овцами, отбившимися от стада. Ситуация "Майи-94" была понятна: "Майя" затевалась как оппозиция "Григоровичу", соответственно, мариинский однопартиец Григоровича Виноградов счел долгом сделать вид, что ничего не происходит. В 1998-м нет ни Григоровича, ни Виноградова, но энтузиазма Большого и Мариинского не наблюдается. Логика новых балетных директоров ясна — не рисковать репутацией фирмы. Отсутствие артистов Большого и Мариинского — знак неструктурированности столичных трупп, советских представлений о "политическом" значении конкурсов и качества балетных школ.
Русские труппы традиционно состоят из "звезд" и "всего остального". Переход из одной ипостаси в другую отследить, как правило, невозможно — ты либо со школы "звезда", либо до пенсии "все остальное". Выпускать на конкурс "звезду" опасно, а призывники из отечественных школ редко конкурентоспособны.
Дирекция Парижской оперы таких проблем не знает. Все просто: "этуали" Оперы не участвуют в конкурсах, потому что они уже etoiles, то есть победители главного конкурса жизни — конкурса иерархической лестницы Парижской оперы. Это довольно мягкая политкорректная структура, в которой артистическое достоинство и перспективу сохраняет каждый. На конкурсы посылают новобранцев (в этом году Парижскую оперу представляет исключительно quadrille, т. е. "глухой" кордебалет), которые должны доказать, что когда-нибудь смогут стать первыми — не на конкурсе — в Опере. Провалятся — какой с "кадрили" спрос? Выиграют — тем лучше. Вот и вся логика. А то, что мы, зрители, скорее всего, будем аплодировать им не меньше, чем нашим "звездам",— это не проблема Оперы. Это проблема русских балетных школ.
ПАВЕЛ Ъ-ГЕРШЕНЗОН